Культура

Житомирські засранці

 Хочеться вірити, що Голова Житомирської обласної державної адміністрації Сергій Миколайович Рижук знає, для чого існують туалети і як ними користуватись. Принаймні, важко уявити, що пан губернатор справляє природні потреби безпосередньо в службовому кабінеті. А якщо навіть таке з ним і трапляється з перепою, то він, будучи керманичем обласного осередку Партії Регіонів, напевно за собою прибирає – хоча б для того, щоби не ганьбити улюблену політичну силу та не давати приводів для образливих прозвисьок на кшталт «губернатор-засранець».

Але чомусь не хоче Сергій Миколайович прибрати купи екскрементів, які залишили його виборці в ході проведення в Житомирі фестивалю важких наркотиків у ніч з 23 на 24 серпня 2012 року. Цей фестиваль, на який влада звозила наркоманів з усієї області, проводився під прапорами Партії Регіонів з нагоди балотування пана Рижука до Верховної Ради України по 62-му виборчому округу. Можливо, деінде такий захід викликав би здивування чи навіть обурення, але тільки не в Житомирській області, яка посідає перше місце в Україні за рівнем підліткової злочинності та лідирує за поширенням серед молоді ін’єкційних наркотиків.

Треба думати, що саме на цей контингент виборців робить ставку Рижук в гонитві за депутатським мандатом. Принаймні, у жодній іншій області осередок Партії Регіонів не додумався влаштувати збіговисько наркоманів під партійними прапорами. Та ще й частково за бюджетні кошти. Але житомирські «регіонали» виявились просто неперевершеними.

Цей захід організатори сором’язливо назвали «UGARANGARA Open-air Festival». Залишається загадкою, що саме курять в обласному штабі Партії Регіонів, але замість того, щоби чесно попередити учасників «фестивалю» про необхідність приносити з собою шприци, на рекламній афіші написали, що буде якесь «авіа-шоу», «парашютные прыжки» и «запуск небесных фонариков». И все це мало всю ніч відбуватись начебто на території клубу «Авіатик» — злітно-посадковому майданчику легкомоторних літаків і мотодельтопланів, що притулився поруч з давно закритим обласним аеропортом.

Щоправда, у самому клубі «Авіатик» і гадки не мали, що Партія Регіонів обіцяє якісь там нічні стрибки з парашутом та авіа-шоу. А тому, випадково побачивши оголошення, про всяк випадок посилили охорону. І тоді 23 серпня агітатори «за Рижука» увірвались на територію Авіаційно-спортивного центру, розташованого на місці ремонтно-технічної бази колишнього аеропорту.

Ще в травні минулого року тут височіли дерева, які виросли на аеродромному полі за ті 15 років, що сплинули з моменту припинення діяльності аеропорту. Порослі травою та кущами перони, непролазні хащі на місці вертолітного майданчика, гори сміття та металобрухту – таким була ця місцина, доки її торік не взялись упорядковувати парашутисти, що відкрили тут Авіаційно-спортивний центр.

http://ascentre.org.ua

За півтора роки існування цього унікального спортивного закладу ані місцева адміністрація, ані обласний осередок Партії Регіонів не виділили жодної копійки на підтримку Авіспортцентру, популяризацію здорового способу життя чи проведення змагань. Спортсмени самі, власним коштом і власними силами, проводять спортивні заходи, прибирають територію, косять траву та кущі, збирають і вивозять з аеродрому усе сміття – до 23 серпня на пероні чи рульожних доріжках неможливо було знайти жодного сірника.

Кращого місця для масового вживання наркотиків Парії Регіонів годі було й шукати. Рижук і Ко миттєво виділили для цього «фестивалю» 30 тис. грн. з партійної каси, без дозволу Авіаспортцентру встановили 23 серпня на його території намети з агітаційною літературою та прапори Партії Регіонів і завезла на аеродром кілька сотень наркоманів.

З такої нагоди місцева влада «нагнула» автоперевізників з тим, щоби наркошам не довелось долати 400м між аеродромом і зупинкою маршрутних таксі. Ось, будь ласка, офіційне повідомлення з сайту Житомирської міської ради за 23 серпня:

http://zt-rada.gov.ua/news/p2460

«До уваги мешканців міста Житомира

У зв’язку проведенням 23 та 24 серпня 2012 року Фестивалю електронної музики на території аеропорту «Житомир» перевезення мешканців міста до місця проведення заходу буде забезпечуватись автобусним маршрутом № 2 «селище Лісове – Полісся»:

- 23.08.12 з 15-00 до 22-00 з заїздом до Аеропорту;

- 23.08.12 з 22-00 до завершення заходу з Аеропорту до площі Перемоги м. Житомира».

Про те, що коїлось на аеродромі в ніч з 23 на 24 серпня розповідати в пристойному місце не можна, як і публікувати фотографії з цього «фестивалю».

Наркомани, обгорнуті в прапори Партії Регіонів, під вибухи так званої «електронної музики» одночасно танцювали, кололись і справляли природні потреби прямо під себе. В один-єдиний біотуалет, привезений організаторами, не заглядали навіть агітатори, що сиділи в партійних наметах і роздавали прапорці Партії Регіонів та якісь газетки.

У натовпі «фестивальників» ходили продавці наркотиків, пропонуючи широкий вибір – від косячка коноплі до дози ЛСД. А ті п’ять міліціонерів, що мали «підтримувати громадський порядок», займались виключно тим, що пили пиво та вивертали кишені в п’яних малоліток.

Щоби врятувати Авіаспортцентр від розграбування, кілька спортсменів-парашутистів з числа військовослужбовців, довідавшись що коїться, кинулись на аеродром. Але відстояти від натовпу наркоманів вдалось тільки ангар з літаком, всередині якого парашутисти провели ніч. Все, що знаходиться ззовні – літнє кафе, майданчики для занять з початківцями, парашутне містечко – було пошкоджено й засрано (в прямому значенні цього слова).

 Так виглядала навчально-тренувальна база Авіаційно-спортивного центру в Житомирі до того, як «регіонали» вчинили на ній передвиборний шабаш.

 А так вона виглядає зараз:

Ранок 24 серпня надовго запам’ятається тим молодим житомирянам, що прийшли в Авіаспортцентр для занять у ланці парашутно-десантної підготовки. На рульожних доріжках і пероні аеродрому, у калюжах власної сечі, фекалій та блювотини, лежало біля сотні виборців, на голоси яких так розраховує губернатор Рижук. Навкруги – купи прапорців з символікою Партії Регіонів, шприців і битої цегли: вночі наркомани не змогли зламати двері ангара й взялися розбирати цегляну стіну. Постраждав і сусідній клуб «Авіатик» — юні «регіонали» потрощили два літаки Ан-2, що стояли на рульожних доріжках, та обірвали обшивку з крил. Третій літак охороні вдалось відстояти…

Біля сьомої ранку на аеродром прибули робітники комунальних служб, направлені місцевою владою, щоби вивезти агітаційні намети Партії Регіонів. Комунальники нашвидкуруч позамітали шприці та самі примітні купи пляшок, після чого порадили парашутистам самим прибирати гівно за Рижуком і його виборцями. Оскільки сам Рижук прибирати за собою, як виявилось, не научений.

Хочеться вірити, що губернатор Житомирської області все ж таки знає, навіщо існують туалети й розуміє, що справляти природні потреби слід не на тренажерах спортивного центру, а в спеціально відведених місцях. Ба більш того, сподіваємось, що Сергій Миколайович все ж таки дасть розпорядження прибрати на аеродромі ті кучі фекалій і блювотини, які полишила його партія після проведення важливого партійного заходу. А за тиждень ми розповімо, які наслідки мала ця публікація.

Володимир БОЙКО, спеціально для «ОРД»           29.08.2012 12:22

http://ord-ua.info/2012/08/29/zhitomirski-zasrantsi/?lpage=1

Дача Януковича потіснила винзавод “Магарач” в Ялті

Національний інститут вина та винограду «Магарач» перенесе унікальну колекцію вин з селища Відрадний, де розташовано Південнобережне відділення «Магарача», в Лівадію.

Як повідомив ZN.UA заступник директора інституту «Магарач» Віктор Загоруйко, колекцію треба рятувати: внаслідок бурхливого будівництва, яке ведеться поряд з винними льохами, в стінах пішли тріщини.

 «Ви бачили ці тріщини, які пішли після будівельних робіт? Вони є. І сьогодні, якщо є така можливість, хороші підвали в межах тієї ж Ялти, щоб закласти цю колекцію, перекласти і врятувати її», – відзначив Загоруйко.

Як повідомляє кореспондент ZN.UA, в підмурку схилу, де вже майже 200 років стоїть винзавод з підвалами, розташована одна велика споруда – «Пансіонат родинного типа», в народі – «Чайний будиночок» або «дача Януковича».

Самого Віктора Януковича, кажуть жителі Відрадного, з тих пір, як став президентом, тут не було: «Ось коли був прем'єром – так, тоді охорона по всіх кущах і на території заводу була. А зараз, кажуть, лише старший син інколи буває. Але теж незатишно – камери по всьому периметру вілли, стежать за кожним твоїм кроком».

Вілла побудована на місці старої ампелографічної колекції «Магарача». Виноградник розкорчували та збиралися садити новий, але президія Академії аграрних наук вирішила по-іншому і дала згоду на вилучення цієї ділянки з передачею в оренду під забудову. У 2003 році уряд Криму передав його в оренду на 49 років «Міжрегіональному промисловому союзу» під протекторатом тоді ще правої руки Віктора Януковича і куратора Криму Антона Пригодського.

У 2008 роки уряд Криму задовольняє звернення МПС про розірвання договорів оренди на обидві ділянки загальною площею 2,05 га і передає їх ТОВ «Пансіонат родинного типа». Засновниками ТОВ є структури, близькі до сина президента Олександру Януковичу.

17.03.2012 12:13

http://www.ord-ua.com/2012/03/17/dacha-yanukovicha-potesnila-vinzavod-magarach-v-yalte/?lpage=1

Туга Тараса Шевченка за державою мови

Київ – Навесні 1847 року Тарас Шевченко готував друге видання «Кобзаря», куди повинні були ввійти нові твори останніх років, зокрема й частина поезій, які мали шанс пройти цензуру, зі збірки під назвою «Три літа». Це був один із переломних періодів у житті молодого поета. Йшов процес кардинального переоцінювання власного життя і становлення його поглядів на Україну як державу своєї мови і літератури, як унікальний і неповторний край. 

Власне, передмова до майбутнього видання майже 33-річного Шевченка стала не лише своєрідним мовно-літературним маніфестом, але й, до певної міри, програмою становлення майбутньої самостійної України. Ні другий «Кобзар», ні передмова, написана в березні 1847 року в маєтку Лизогубів у Седневі на Чернігівщині, не побачили світу.

Не минуло й місяця, як поета, який їхав до Києва на весілля свого приятеля, історика Миколи Костомарова, заарештували під час переправи через Дніпро посередині ріки. Передмова-маніфест відома здебільшого літературознавцям, бо ні в радянські часи, ні чомусь за незалежної України в масових перевиданнях «Кобзарів» її не друкували.

«Випускаю оце в люди другого «Кобзаря» свого, а щоб не з порожніми торбами, то наділяю його предисловієм»

Епіграфом до цієї маловідомої передмови Тарас Шевченко невипадково взяв рядки з твору Олександра Грибоєдова «Лихо з розуму»:

Воскреснем ли когда от чужевластья мод?

Чтоб умный, добрый наш народ

Хотя по языку нас не считал за немцев.

Цитуючи цей уривок, Шевченко трактував, очевидно, по-іншому «чужевластье мод»: «Великая туга осіла мою душу. Чую, а іноді і читаю: ляхи дрюкують, чехи, серби, болгаре, чорногори, москалі – всі дрюкують, а в нас анітелень, неначе всім заціпило. Чого се ви так, братія моя? Може, злякались нашествія іноплеменних журналістів? Не бійтесь, собака лає, а вітер несе. Вони кричать, чом ми по-московській не пишемо? А чом москалі самі нічого не пишуть по-своєму, а тілько переводять, та й то чорт зна по якому. Натовкмачать якихсь індивідуалізмів тощо, так що аж язик отерпне, поки вимовиш. Кричать о братстві, а гризуться, мов скажені собаки. Кричать о единой славянской литературе, а не хотять і заглянуть, що робиться у слов’ян!»

В одному абзаці – цілий спектр думок. З одного боку, він приміряє українське суспільство, український народ до інших слов’янських народів, є прихильником своєрідного слов’янського братства – «Щоб усі слав’яне стали Добрими братами, І синами сонця правди…», як сказано в його поемі «Єретик». З іншого боку, він протиставляє українське (і слов’янське) море московському. «Словами цими як немож краще, – пише український письменник Богдан Лепкий у книжці «Про життя і твори Тараса Шевченка», – Шевченко відмежовував наше українське слов’янофільство від російського і давав різку відповідь на клич Пушкіна, щоб усі слов’янські ріки зливалися в російському морі! Правдиве демократичне слов’янофільство, без укритого російського імперіалізму…»

Під «нашествієм іноплеменних журналістів» проглядається образ тогочасних великодержавних російських писак, переконаних у безперспективності української мови й літератури. А однією фразою про «індивідуалізми», від яких «терпне язик», Шевченко тонко спостеріг, як «творці російської мови», часом напівграмотні або неграмотні, запозичували різні іншомовні слова і назви, часто спотворюючи їхнє оригінальне звучання. До речі, багато таких спотворених назв міцно засіли у «вєлікам і маґучєм». Наприклад, острів Ібіца, справжня назва якого «Івіса» іспанською, «Ейвіса» – каталонською мовами. І це невігластво, як зазначають київські журналісти Дмитро Лиховій і Леся Шовкун, «впровадили в масовий вжиток» російські мандрівники.

У своїй передмові Тарас Шевченко показує невігластво і підступність російської критики: «Чи розібрали вони хоч одну книжку польську, чеську, сербську або хоч і нашу?.. Не розібрали. Чом? Тим, що не тямлять. Наша книжка як попадеться у їх руки, то вони аж репетують та хвалять те, що найпоганше».

Не жаліє поет і своїх земляків: «Прочитали собі по складах «Енеїду» та потинялись коло шинку, та й думають, що от коли вже ми розпізнали своїх мужиків. Е ні, братики, прочитайте ви думи, пісні, послухайте, як вони співають, як вони говорять меж собою шапок не скидаючи, або на дружньому бенкеті як вони згадують старовину і як вони плачуть, неначе справді в турецькій неволі або у польського магнатства кайдани волочать, – то тойді і скажете, що «Енеїда» добра, а все-таки сміховина на московський шталт… Щоб знать людей, то треба пожить з ними. А щоб їх списувать, то треба самому стать чоловіком, а не марнотрателем чорнила і паперу. Отойді пишіть і дрюкуйте, і труд ваш буде трудом чесним».

У цій передмові Шевченко сформулював свої погляди як на літературу, так і на мовне домінування. Тому дісталося і Гоголеві, і Квітці-Основ’яненку, і Гулаку-Артемовському, і Сковороді, і, навіть, Вальтерові Скоту. Зате добре відгукнувся він про Роберта Бернса: «Гоголь виріс в Ніжині, а не в Малоросії – і свого язика не знає; а Вальтер Скотт в Эдемборге, а не в Шотландії – а може, і ще було що-небудь, що вони себе одцурались… А Борнц усе-таки поет народний і великий. І наш Сковорода таким би був, якби його не збила з пливу латинь, а потім московщина. Покойний Основ’яненко дуже добре приглядався на народ, та не прислухався до язика, бо, може, його не чув у колисці од матері, а Г-Артемовський хоть і чув, так забув, бо в пани постригся… Нехай би вже оті Кирпи-гнучкошиєнки сутяги – їх Бог, за тяжкіє гріхи наші, ще до зачатія во утробі матерній, осудив киснуть і гнить в чорнилах, а то мужі мудрі, учені. Проміняли свою добру рідну матір – на п’яницю непотребную, а в придаток ще і -въ додали».

У цьому «въ» з твердим знаком – квінтесенція політики русифікації, яку ґвалтовно впроваджувала царська влада за життя Шевченка щодо українців та інших нацменів. Попри це, він не допускав нетерпимості до панівної мови і літератури: «А на москалів не вважайте, нехай вони собі пишуть по-своєму, а ми по-своєму. У їх народ і слово, і у нас народ і слово. А чиє краще, нехай судять люди». Ці слова, написані 165 років тому, і сьогодні, в нових обставинах, залишаються актуальними.

На закінчення

До гострих питань, пов’язаних із мовою, Тарас Шевченко звертався і раніше, як-от у листі до свого знайомого Якова Кухаренка 1842 року: «Переписав оце свою «Слепую» та й плачу над нею, який мене чорт спіткав і за який гріх, що я оце сповідаюся кацапам, черствим кацапським словом».

Такого Шевченка за радянських часів намагалися приховувати в Україні. Але не забували поза нею. Польський письменник Єжи Єнджеєвич у романі про Шевченка «Українські ночі, або родовід генія» (Варшава, 1966 р.) навів цитату з листа до Кухаренка. Дивно, та в українському перекладі Віктора Іванисенка, який вийшов у світ в незалежній Україні (Львів, 1997 р.), саме це місце пропущено.

Тарас Марусик – голова Координаційної ради з питань захисту української мови при Київській міській організації товариства «Меморіал» імені Василя Стуса

Думки, висловлені в рубриці «Точка зору», передають погляди самих авторів і не конче відображають позицію Радіо Свобода

Тарас Марусик  08.03.2012

http://www.radiosvoboda.org/content/article/24508574.html

Орвелл та українці

Що має спільного британський письменник Джордж Орвелл із українськими біженцями, які після Другої світової війни опинилися в таборах біженців у Німеччині та Австрії? Виявляється, дуже багато. Коли його славний твір «Ферма тварин» потрапив їм до рук, вони раділи, що нарешті хтось на Заході так проникливо зрозумів і описав Радянський Союз, цей союз, куди Червона армія за допомогою американців та британців хотіла їх репатріювати.

Вашингтонський прес-клуб отримав цими днями подарунок – український переклад твору Джорджа Орвелла «Ферма Тварин», виданий 1947 року в Німеччині зі вступом, який написав сам Орвелл. Зробила цей подарунок американська журналістка українського походження Андреа Халупа (ми з’ясовуємо, чи ми родичі – І.Х.). Вона отримала цю книжку від свого дядька, який колись був інтернованим у таборі біженців у містечку Гайденау.

Післявоєнне таборове життя українських біженців було бурхливим і насиченим. У таборах українці створили школи, самодіяльні гуртки, театри. Це фактично були маленькі автономні країни, в яких українці з різних частин України жили разом, працювали і творили.

Молодий науковець Ігор Шевченко якось здобув англомовний примірник «Ферми тварин». Його вразило, наскільки цей твір віддзеркалював життя в Радянському Союзі.

Шевченко вивчив англійську мову, слухаючи «Бі-Бі-Сі». Він часто читав іншим біженцям цей твір вголос і перекладав на ходу. Якось Шевченкові вдалося дізнатися адресу Орвелла, і він написав йому листа з проханням дати дозвіл на український переклад твору. Орвелл довго не вагався і дав добро. Письменник був дещо засмучений тим, як видавці відмовлялися видати «Ферму тварин» в Англії, інтелектуальні кола тоді ще були великими симпатиками більшовизму і багато хто не хотів розсердити свого воєнного партнера Сталіна. Отож Орвелл хотів, щоб якомога більше людей могли прочитати його книгу.

Орвелл і Шевченко листувалися, узгоджували переклад і новий вступ, який до свого твору написав Орвелл (читайте його в інтернеті тут).

Мюнхенське видавництво «Прометей» надрукувало твір і кинуло його по таборах. Цей український переклад був першим перекладом твору на іншу мову. Перекладач Ігор Шевченко виступив під псевдонімом Іван Чернятинський, і був це далекий 1947 рік.

На жаль, велику партію книг захопили американці і передали їх червоним, які, звичайно, спалили все.

Переплетення шляхів

Коли журналістка Андреа Халупа дізналася про Орвелла та українців, вона зрозуміла, що знайшла те, чого бракувало в її кіносценарії про Голодомор. Вона вирішила завершити свій проект сценою, в якій українські біженці, багато хто з яких пережив Голодомор, читають «Ферму тварин».

«Ось люди, хто пережив страшний Голодомор, мій дядько, його син з таборів приніс цю книгу, іскра життя мерехтить, це радісний кінець, правда вийде на поверхню. Це остання сцена, біженці, які роздають іншим цю книгу», – розповідла журналістка.

На обкладинці книги свиня з батогом, вдалині зморена коняка тягне навантажений віз. Орвелл хотів, щоб обкладинка була простою, але українці зробили по-своєму, каже Андреа: «Коли Орвелл і Шевченко узгоджували деталі перекладу, Орвелл сказав, що на обкладинці хотів би мати лише назву твору. Він хотів утримати творчий контроль. Але українці зробили так, як вони вміють, і маємо цю багату, промовисту картину» .

Ігор Шевченко став відомим нині вченим-візантистом, був головою Міжнародної асоціації візантистів, почесним головою Української академії мистецтв та наук у США, професором низки університетів, насамкінець професором Гарвардського університету, мав блискучу наукову кар’єру. Разом із професором Омеляном Пріцаком Ігор Шевченко був співзасновником Українського наукового інституту Гарвардського університету (УНІГУ). Він помер у грудні 2009 року. У всіх некрологах згадують його переклад «Ферми Тварин».

Ірина Халупа       07.03.2012

http://www.radiosvoboda.org/content/article/24507296.html

Вадим Ростов – Неросійська російська мова

Чому всі слов́’яни розуміють інші слов'янські мови без перекладачів (у тому числі білоруси і українці), і лише росіяни слов’янських мов не розуміють – і їм здаються незрозумілими навіть так звані «східно-слов’янські» мови Білорусі і України? Чому в Росії зі зневагою відносяться до нібито братської слов’янської української мови, чому її ніколи не викладали і не викладають сьогодні в російських школах, не хочуть її вчити росіяни в Східній Україні і активно протестують проти самого статусу української мови як державної на Україні? Хоча це – мова Києва, Матері міст Росіян і Хрестителя Русі, це сама СУТЬ РУСІ. Звідки цей дивний для слов’ян сепаратизм росіян, небажання вважати загальними витоками Україну і БІЛОРУСЬ-ВКЛ [Велике Князівство Литовське – прим. Ю.З.]? Відповісти на ці та інші питання, напевно, допоможе сама історія становлення мови Росії, яку лише з величезним натягненням можна називати «російською» і тим більше «слов’янською».

Неслов’янська Росія

Починаючи розмову про російську мову, слід перш за все пригадати, що Росія – це неслов’янська країна. До територій, населених древніми колослов’янськими народностями, можна віднести лише Смоленськ, Курськ, Брянськ – території древніх кривичів (слов’янизованих західними слов’янами балтів). Решта земель – фінські, де ніякі слов’яни ніколи не жили: чудь, мурома, мордва, перм, вятичі та інші. Самі́ головні топоніми історичної Московії – всі фінські: Москва, Муром, Рязань (Ерзя), Вологда, Кострома, Суздаль, Тула і т. д. Ці території були за декілька століть завойовані колоністами-ободрітами Рюріка, що припливли з Лаби (Ельби), проте кількість колоністів (що побудували біля Ладоги Новгород – як продовження полабського Старгорода – нині Ольденбурга, що існував вже тоді) була в цих краях дуже малою. У рідких городках-фортецях, заснованих ободрітами-русинами і норманами (данцями і шведами), жила купка колоніальних правителів з дружиною – мережа цих фортець-колоній і називалася «Руссю». А 90-95% населення краю були неслов’янськими тубільцями, що підкорялися цим більш цивілізованим окупантам.

Мовою колоній була слов’янська койне – тобто мова, що слугувала для спілкування між народами з різними діалектами і говорами. Поступово за багато століть місцеве тубільне населення переймало цю койне; у Новгородській землі, як пише академік Янов, цей процес зайняв мінімум 250 років – судячи з мови берестяних грамот, яка з саамської стає поступово індоєвропейською, слов’янською аналітичною мовою (з винесеними за слово флексіями) і тільки тоді нормальною слов’янською синтетичною. До речі, про це і пише Нестор в «Повести временных лет»: що саами Ладоги поступово вивчили слов’янську мову Рюріка і стали після цього називатися «словенськими» – тобто такими, що розуміють слово, в протилежність «німцям», німим – тобто тим, що мови не розуміють. (Термін «слов’яни» не має жодного відношення до терміну «словени», оскільки походить від початкового «ськлавени»). Другими після ладозьких саамів стали переймати слов’янську койне північні фінські народи – мурома, весь (вепси), чудь, але у них процес зайняв значно більше часу, а у південніших фінів безпосередньо мордовської Москви та її оточення прийняття слов’янської койне затягнулося до петровських часів, а подекуди і збереглися свої відвічні тубільні мови – як мова ерзя Рязані або фінський говір вятичів. Характерне «окання» населення Центральної Росії сьогодні помилково вважається «старослов’янським», хоча це – чисто фінський діалект, який саме відображає незавершеність слов’янізації краю. (До речі, личаки – це теж чисто фінський атрибут: слов'яни ніколи личаків не носили, а носили лише шкіряне взуття – тоді як всі фінські народи носять личаки.)

Під час Золотої Орди Московія на три століття вирушає до етнічно родинних народів фінно-угрів, які збирали під свою владу ординські царі. У цей період на мову регіону робить величезний вплив тюркська мова (як частина взагалі величезного впливу Азії). Показова книга Опанаса Никітіна (кінець XV століття) про «ходіння за три моря». Там автор запросто переходить із слов’яно-фінської койне Московії на ординську мову, не вбачаючи в них різниці, а закінчує свою книгу подячною молитвою: «В ім'я аллаха Милостивого і Милосердного і Ісуса Духу Божія. Аллах великий…» В оригіналі: «Бісмілля Рахман Рахим. Іса Рух Уалло. Аллах акбар. Аллах керім». У той час загальною для Московії і Орди була релігія, що була гібридом ісламу і християнства аріанського сенсу (однаково почитали Ісуса і Магомета), а розділення віри сталося з 1589 р., коли Москва прийняла грецький канон, а Казань прийняла чистий іслам.

У середньовічній Московії існувало одночасно декілька мов. Околослов’янська койне – як мова княжої знаті. Народні мови тубільців (фінські). Тюркські мови як релігійні в період перебування в Орді та після захвату Іваном Грозним влади в Орді (до 1589 р.). І, нарешті, болгарська мова – як мова православних текстів і релігійних культів. Вся ця суміш у підсумку і стала основою для нинішньої російської мови, співпадаючої в лексиці лише на 30-40% з іншими слов’янськими мовами, в яких (включаючи білоруську і українську) цей збіг несумірно вище і складає 70-80%. Сьогодні російські лінгвісти головним чином зводять витоки сучасної російської мови лише до двох складових: це народна мова Росії (зовсім не слов’янська, а слов’яно-фінська койне з великим тюркським і монгольським впливом) – і болгарська (древньоболгарська), вона ж «церковнослов’янська». (В якості третьої мови Росії можна назвати сучасну літературну російську мову, яка є абсолютно штучним кабінетним винаходом, таким «есперанто» на основі двох вказаних вище мов-джерел; на цьому «есперанто» я і писав статтю.)

Болгарська складова

Чому нинішня російська мова більш схожа на болгарську і сербську мови, ніж на білоруську та українську? (При цьому в одну мовну групу з російською відносять чомусь саме ці дві мови, а не болгарську і сербську.) Це здається дивним, адже територіально Росія не межує з Балканами, а межує з білорусами і українцями, у яких в мовах майже немає жодного болгарського впливу, а якщо він і знаходиться, то це – привнесені вже через Росію балканські мовні реалії. У тому і справа, що в Росії своїх корінних слов’ян не було (окрім рідких поселень українців в землі Суздальській в XII столітті і масових поневолень білорусів і українців в ході воєн Московії проти ВКЛ і Речі Посполитої: лише у війні 1654-1667 рр. московіти захопили в рабство декілька десятків тисяч білорусів). А тому вивчення тубільцями Московії слов’янської мови йшло через релігію, яка спиралася на болгарські тексти. Ось чому мордва Рязані, Москви, Тули, Костроми, Вятки, Мурома і інших фінських земель пізнавала слов’янську мову від болгарської мови – не маючи своєї місцевої слов’янської. І з цієї причини навіть той невеликий слов’янський вміст нинішньої російської мови (близько 30-40% слов'янської лексики проти 60-70% лексики фінської і тюркської) – він не спільний з білорусами і українцями, а спільний з болгарами, від болгарських книг. А ось в Білорусі та Україні ситуація була іншою: тут місцеве населення (наполовину балтське в Білорусі і наполовину сарматське в Україні) все ж таки мало народні слов’янські говори, які і не дозволили просякати болгарській лексиці з православних книг  у свою відвічну місцеву слов’янську лексику.

Чи слов’янська мова Росії?

Є три моменти, які посилено ховають всі російські лінгвісти (хоча, як в народі говорять, шила в мішку не сховаєш). 

1) До XVIII століття мова Московії не визнавалася ніким в світі російською мовою, а називалася конкретно мовою московітів, московитською. 

2) Російською мовою до того часу називалася саме і лише українська мова. 

3) Мова Московії – мова московітів – не визнавалася донині європейськими лінгвістами (у тому числі слов’янських країн) навіть слов’янською мовою, а відносилася до фінських говорів.

Звичайно, сьогодні все не так: ради імперських інтересів завоювання слов’янських країн Росія чинила величезний вплив на свою лінгвістичну науку, ставлячи їй завдання додання мові Росії «слов’янського статусу». Причому, якби на захід від Росії мешкали німецькі народи, то точно так вона б доводила, що російська мова – з сім’ї німецьких мов: бо таке було б замовлення Імперії. І мовні реформи російської мови, початі ще Ломоносовим, були якраз направлені на акцентування його слабких слов’янських рис. Проте, як писав ще 150 років тому польський славіст Єжі Лещинський про родинних слов’янам західних балтів, «пруська мова має набагато більше підстав вважатися слов’янською, ніж великоруська, в якої з польською мовою та іншими слов’янськими значно менше спільного, ніж навіть зі західно-балтською прусською мовою».

Нагадаю, що Росія стала називатися «Росією» вперше офіційно лише за Петра I, який вважав колишню назву – Московія – темною і мракобісною. Петро не лише став насильно голити бороди, заборонив носіння всіма жінками Московії чадри на азіатський зразок і заборонив гареми (тереми, де жінок тримали під замком), але і в подорожах по Європі домагався від картографів, щоб віднині на картах його країну називали не Московією або Моськовитією, як раніше, а Росією. І щоб самих московітів стали вперше в історії вважати слов’янами, що було загальною стратегією щодо «прорубування вікна до Європи» – укупі з проханням Петра перенести східний кордон Європи від кордону між Московією і ВКЛ тепер аж до Уралу, включаючи тим самим вперше в історії географічно Московію до складу Європи.

До цього польські і чеські лінгвісти і творці слов’янських граматик чітко розмежовували російську мову (українську) та московитську, а саму цю мову Московії не зараховували до сім’ї слов’янських мов. Бо мова Московії була мізерна на слов’янську лексику. Як пише російський лінгвіст І.С. Улуханов у праці «Розмовна мова Стародавньої Русі» («Російська мова» №5, 1972), круг слов’янізмів, що регулярно повторювалися в живій мові народу Московії, розширювався дуже повільно. Записи живої усної мови, зроблені іноземцями в Московії в XVI-XVII століттях, включають лише деякі слов’янізми на тлі основної маси місцевої фінської і тюркської лексики. У «Паризькому словнику московітів» (1586) серед ВСЬОГО СЛОВНИКА народу московітів знаходимо, як пише І.С. Улуханов, лише слова «владика» і «золотця». У щоденнику-словнику англійця Річарда Джемса (1618-1619) їх вже більше – цілих 16 слів («благо», «блажіть», «лаяти», «воскресіння», «воскреснути», «ворог», «час», «тура», «неміч», «печера», «допомога», «праздникъ», «прапоръ», «разроблєніє», «солодкий», «храмъ»). У книзі «Граматики мови московітів» німецького вченого та мандрівника В. Лудольфа (1696) – їх вже 41 (причому, деякі з величезним фінським «оканням» в приставках – типа «розсуждать»). Решта усної лексики московітів в цих розмовниках – фінська і тюркська.

У лінгвістів тієї епохи не було жодних підстав відносити мову московітів до «слов’янських мов», оскільки самих слов’янізмів в усній мові не було (а критерієм тут є саме усна мова народу). А тому і жива мова Московії не вважалася ні слов’янською, ні навіть колоруською: селяни Московії спілкувалися своїми фінськими говорами. Характерний приклад: російської мови не знав і мордвин Іван Сусанін Костромського повіту, а його рідня, подаючи чолобитну цариці, платила товмачеві за переведення з фінського костромського на російську «государеву» мову. Кумедно, що сьогодні абсолютно мордовська Кострома вважається в Росії «еталоном» «руськості» і «слов’янства» (навіть рок-група є така, що співає мордовські пісні Костроми російською мовою, видаючи їх за нібито «слов’янські»), хоча ще два століття тому ніхто в Костромі не говорив «слов’янською» мовою. І той факт, що Московська церква мовила болгарською мовою (якою писали і державні папери Московії), – нічого не означав, оскільки по церквах вся Європа тоді спілкувалась латиною, вела діловодство на латинській мові, і це ніяк не було пов’язане з тим, які народи складають парафію.

Нагадаю, що після Люблінської унії 1569 року, коли білоруси створили з поляками союзну державу – Республіку (польською – Речь Посполита), ВКЛ зберігала своєю державною мовою білоруську (тобто русинську), а Польща ввела за державну латинську мову. Але це зовсім не говорить про те, що народна мова поляків – це латинська мова. Точно так і російська мова не була тоді народною в Московії-Росії – доки російські села її не вивчили. От ще приклад: сьогодні (і здавна) в селах Смоленської, Курської і Брянської областей (що входили колись до складу ВКЛ) говорять зовсім не російською, а білоруською мовою. На літературному російському там не говорять, як і ніхто не «окає» - відображаючи фінський акцент, як в Рязанській або в Московській областях, а розмовляють абсолютно тою мовою, якою говорять селяни Вітебської або Мінської областей. Будь-який лінгвіст повинен робити один висновок: у цих російських областях живе білоруське населення, бо говорить білоруською мовою. Але це населення відносять етнічно чомусь до «окаючих» східних сусідів, які в часи Лудольфа там знали лише 41 слов’янське слово.

И.С. Улуханов пише, що кажучи про існування у московітів двох мов – слов’янської (церковної болгарської) і своєї московитської, В. Лудольф повідомляв в «Граматиці мови московітів»: «Чим більш хто-небудь хоче здаватися вченим, тим більше домішує він слов’янських виразів до своєї мови або в своїх писаннях, хоча деякі і сміються над тими, хто зловживає слов’янською мовою в звичайному спілкуванні». Дивно! Що ж це за така «слов’янська мова» Москви, над якою сміються за вживання слов’янських слів замість своїх слів фінських і тюркських? Такого не було у БІЛОРУСІ-ВКЛ – тут ніхто не сміється над людьми, що використовують в мові слов’янські слова. Навпаки – ніхто не зрозуміє того, хто будує фрази, використовуючи замість слов’янської лексики фінську або тюркську. Цієї «двомовності» не існувало ніде у слов’ян, окрім як в одній Московії. (До речі, Статути ВКЛ були написані на найчистішій слов’янській мові – державної у Великому Князівстві Литовському і Російському, суто слов’янській державі, де литвинами були слов’яни – нинішні білоруси.)

Ця проблема «двомовності» через відсутність в Росії народної слов’янської основи переслідувала завжди і творців літературної російської мови – як взагалі головна проблема російської мови. Вона пройшла «стадії розвитку терміну», називаючись спочатку московитською, потім російською при Ломоносові – до 1795 р., потім після окупації Росією в 1794 році (закріпленою формально в 1795) Білорусі та Західної і Центральної України довелося її назву міняти на «великоруське наріччя російської мови». Саме так російська мова фігурувала в 1840-х роках в назві словника Даля («Тлумачний словник великоруського наріччя російської мови», де під самою російською мовою спільно розумівся білоруський, український і російський), хоча сьогодні всі російські лінгвісти ненауково спотворили назву словника Даля до «Тлумачний словник живої російської мови», хоча словника з такою назвою він ніколи не писав.

У 1778 році в Москві була видана брошура письменника і лінгвіста Федора Григоровича Каріна «Лист про перетворювачів російської мови». Він писав: «Жахлива різниця між нашою мовою [усюди в своїй праці він називає його «московським говором»] і слов’янською часто припиняє у нас способи висловлюватися нею з тією вільністю, яка сама оживляє красномовство і яка набувається не чим іншим, як щоденною розмовою. …Як майстерний садівник молодим щепленням оновлює старе дерево, очищаючи засохлі на ньому лози і терні, що зростають при корені його, так і великі письменники вчинили в перетворенні нашої мови, яка сама по собі була бідною, а підроблена до слов’янської зробилася вже потворною». («Бідна» і «потворна» – це, звичайно, розходиться з майбутньою її оцінкою як «великої і могутньої». Виправданням тут служить факт, що Пушкін доки не народився для молодої зеленої мови, створеної тільки-но експериментами Ломоносова.)

Знову звертаю увагу: цієї проблеми ніколи не було у білорусів, поляків, чехів, болгар, українців, сербів і решти слов’ян – де мова селян органічно стає мовою країни і народу. Це чисто російська унікальна проблема – як поєднувати фінську мову селян із слов’янською мовою держави (наприклад, в Білорусі це безглуздо: сперечатися про можливе «засилля слов’янізмів в письмовій мові», маючи на увазі, як в Росії, засилля болгарської лексики, коли сама білоруська лексика є такою ж абсолютно слов’янською лексикою і такими ж слов’янізмами – тобто немає самого предмету для такої суперечки, бо слов’янізми болгарської мови ніяк не можуть «зіпсувати» і без того засновану лише на слов’янізмах білоруську мову – маслом масло не зіпсуєш).

У підсумку російські лінгвісти героїчно поривають «пуповину» багатовікового зв’язку культури Москви з болгарською мовою, яку дружно знаходять «чужою», «химерною в умовах Росії», «такою, що гальмує становлення літературної російської мови». І відкидають болгарську мову, сміливо падаючи в лоно народної мови («московського говору»), яка на 60-70% відсотків складається з неслов’янської лексики. Великими діячами, які здійснюють цю мовну революцію в Росії, Ф.Г. Карін в своїй роботі називає Феофана Прокоповича, М.В. Ломоносова і А.П. Сумарокова. Так в самому кінці XVIII століття Росія відмовилася від прямування болгарській мові, яка її століттями, як мотузочок, утримувала в слов’янському полі і обертала «в слов’янство», – і стала лінгвістично себе вважати вільною і суверенною, визнаючи своєю мовою тепер не болгарську, а ту народну мову слов’янізованих фінів, яка зовсім не мала, як болгарська, явних слов’янських рис. Патріотизм переміг слов’янську єдність.

Справжня російська мова

Мелетій Смотрицький, білоруський просвітитель, що працював у Вільно і Києві, автор виданої в 1619 році в Евье «Граматiки словенськiя правильне синтагма», задовго до «революціонера» в російській лінгвістиці Ломоносова, творця граматики російської мови, створював наукові основи мови русинів. Як і в Граматиці Л.Зізанія, він чітко відрізняв болгарську церковну мову від нашої: «Словенски переводимъ: Удержи языкъ свой от зла и устнъ своъ же не глати лсти. Руски истолковуемъ: Гамуй языкъ свой от злого и уста твои нехай не мовятъ здрады». Ясно абсолютно (як і далі по його книзі), що російською мовою автор вважає нинішню українську мову (точніше – ту русинську мову, яка в його час була загальною для білорусів і українців). А зовсім не мову Московії-Росії. «Нехай», «мовять», «здради» – це чисто білорусько-українські слова, які Мелетій Смотрицький називає «перекладом російською мовою». Ясно, що це всім впадає відразу в очі, тому автор статті в журналі «Російська мова» «Московське видання Граматики М. Смотрицького» доктор філологічних наук В.В. Аніченко з Гомельського державного університету утілює мову, на яку Смотрицький переводить церковно-болгарську мову, в таку формулу: «так звана «руська мова»». Так звана Мелетієм Смотрицьким? І так звана всім народом ВКЛ тієї епохи? Тут явно бажання доктора наук не розбурхувати російських колег: мовляв, все нормально – те, що у нас народ називав здавна російською мовою, – це лише «так звана «російська мова»». А «не так звана», справжня – була лише в Росії. Болгарська за змістом. А Мелетій Смотрицький помилявся в термінах.

Ненауково перебріхувати середньовічних авторів. Якщо вони чітко пишуть, що російська мова – це за своїм змістом саме українська мова, а не московська, то навіщо вертітися дзиґою? Навіщо переписувати історію? Тим більше, що в такому ненауковому підході сама нинішня українська мова стає аномалією – з Луни впала на Київ, чужа, тому що «так звана». Адже книги Мелетія Смотрицького показові: руське – це наше народне відвічне, що само собою і сьогодні є в реаліях української і білоруської мов, а російське – це не руське, а засноване на болгарському. І переклади, які робить в книзі Мелетій Смотрицький з болгарського на російський, – це фактично переклади з російського на руський – на український і білоруський. Тут немає нічого етнічно російського, що нині іменується «руським», а є лише болгарське, яке потребує перекладу російською мовою – для білорусів і українців, які тоді іменувалися русинами.

Абетка

Загальна помилка: у Росії всі вважають, що пишуть на «кирилиці», хоча на ній ніхто в Росії не пише. Там пишуть на абсолютно іншій абетці, вельми мало пов’язаній з кирилицею – це введена Петром I «цивільна абетка». Вона кирилицею не є, оскільки Кирилом і Мефодієм не створювалася. Це імперська російська абетка, яку Росія в царський і радянський період прагнула розповсюдити серед усіх сусідів, навіть тюрків та фінів. Намагається це робити і сьогодні: не так давно Дума заборонила Карелії та Татарстану повернутися до латиниці, називаючи це «сепаратистськими підступами», хоча саме латиниця вдаліше відображає реалії мов фінів і татар.

Взагалі ж це виглядає повним абсурдом: виходить, що Кирило і Мефодій створювали писемність зовсім не болгарам і чехам для можливості їм читати візантійські Біблії, а для татар, що сповідають іслам. Але навіщо мусульманам православний алфавіт? Друга помилка в тому, що кирилиця вважається «слов’янським алфавітом». Це насправді лише трохи змінений грецький алфавіт, а греки – це не слов’яни. Та і більше половини слов’янських народів пишуть на латиниці, а не на кирилиці. Нарешті, це – алфавіт церковнослов’янських – тобто болгарських – книг, це болгарський алфавіт, а зовсім не свій російський, білоруський або український. Посилатися на релігійні православні традиції тут просто безглуздо, тому що в середні віки вся католицька Європа в релігії використовувала латину – чи є це підставою, щоб всі ці країни відмовилися від своїх національних мов і повернулися до латини? Ні, звичайно.

До речі, білоруська абетка сьогодні має бути латиницею, а не кирилицею (точніше – абеткою Петра I), оскільки білоруська літературна мова впродовж століть формувалася як мова на основі латини, а всі засновники білоруської літератури писали на латині. Нагадаю, що після російської окупації Великого Князівства Литовського 1795 року, цар заборонив своїм указом білоруську мову в 1839 році (у 1863 заборонив релігійну літературу вже українською мовою, в 1876 – всі види літератури українською мовою, окрім белетристики). На Україні літературна мова формувалася на основі кирилиці, а ось в Білорусі – на основі латини, і в XIX столітті і на початку XX століття білоруська періодика виходила на латиниці – «Bielarus», «Bielaruskaja krynica», «Nasza Niwa» і так далі (хоча під шовіністичним тиском царизму стали з'являтися видання і на кирилиці). У СРСР білоруська латиниця була взагалі заборонена як «західництво» і як нагадування про інший вибір білорусів-литвинів – про багатовікове життя в Речі Посполитій, разом з поляками, чехами і словаками, а не у складі Росії.

Після розпаду СРСР в 1991 році на латиницю повернулися 4 республіки: Молдова, Азербайджан, Узбекистан і Туркменістан. П’ятою в їх числі має бути обов’язково і Білорусь, оскільки її літературна мова формувалася саме на латиниці, а сьогодні ми повинні перекладати на нинішню, створену реформами Сталіна, штучну і понівечену «білоруську» мову творіння засновників білоруської літератури. Це, певна річ, абсурдно. І це, звичайно, викличе чвару обурення в Держдумі: мовляв, білоруси повертаються «на польську абетку». Але яке відношення до світської Білорусі має нинішня грецька абетка? Та жодного. Адже поляки – це і слов’яни, і сусіди, а з неслов’янською Грецією білоруси не межують і нічого спільного з ними взагалі не мають. Причому, і греки, і поляки – в рівній мірі члени НАТО і ЄС, тому вибір між грецьким і латинським алфавітами явно не може мати політичного підтексту. Окрім демагогії. Зате такий підтекст є в позиції російських політиків, що бачать в цьому «сепаратизм» і «відхід від Росії», неначе одна Росія є монополістом на роздачу абеток сусідам (та своїм карелам і татарам).

Коли хунта більшовиків захопила владу в Росії, то її комісари здійснили реформу великоруської мови. По-перше, її перейменували в просто «російську» – щоб вичленити «великодержавне імперське» «велико-», одночасно змінюючи національність великоросів на росіян. Що безграмотно, бо немає в російській мові такого, щоб назва національності раптом була прикметником, а не іменником (але що ви хочете від авторів нововведення Троцького і Свердлова, євреїв, що мало зналися на нюансах російської мови). І це одночасно невірно науково і політично, оскільки раніше єдиний (хай і штучно) в царській Росії російський народ Білорусі, України і Росії тепер зводився лише до народу одного РРФСР, а Білорусь і Україна тепер уже не вважалися Руссю і росіянами, бо росіянами тепер стали великороси – лише частина російського народу, що існував при царизмі.

По-друге, Троцький і Свердлов провели глибоку реформу великоруської мови, створивши «нову цивільну абетку». А по-третє, Троцький наполягав на переведеннівеликоруської мови на латиницю – «маючи на меті світову революцію», і якщо б його точка зору перемогла, то абеткою РРФСР і потім СРСР стала б латиниця. А в 1991 році Єльцин урочисто повертав би Росію на свою кирилицю. Ідея Троцького була тому не прийнята, що російська література створювалася саме на кирилиці, а Пушкін на латиниці не писав. До речі, на тій самій підставі Білорусь повинна повернутися на латиницю, бо і наші поети створювали білоруську літературу не на кирилиці, а на білоруській латиниці…

Все вище сказане дозволяє зрозуміти, чому в Росії таке значення відводиться культу Кирила і Мефодія, які, власне кажучи, ніколи до Росії жодного відношення не мали, бо померли задовго до прийняття Україною (Києвом) християнства, а жодної Московії або тим більше Росії в їх часи не існувало на теренах Великої Мордовії Ерзя-Рязані (її столиці) і Великої Пермії – держав, що існували при Кирилі і Мефодії на місці нинішньої Росії. Бо вони створили в Моравії квазігрецький алфавіт для чехів раніше, ніж взагалі язичеська Русь з’явилася на території країн СНД – з висадкою в районі саамської Ладоги колоністів-слов’ян ободритів Рюріка.

Як писав сам Кирило, жодних слов’ян на території нинішньої Росії (і України) НЕМАЄ, а слов’яни живуть лише в Центральній і Південній Європі. Тому Кирило і не поїхав на сусідню територію нинішньої Росії і України «обертати слов’ян в православ’я», бо там слов’ян тоді не було. І нікому було давати «слов’янську абеткуна основі грецької». У тому числі і Київ тоді не був слов'янським (бо тісно дружив з Хазарією), у ньому жили зовсім не слов’яни, а сармати і іудеї, а князі Києва були тоді єврейського коріння, поріднені з єврейськими князями Хазарії, і сповідали іудаїзм Хазарії, і Київ був тоді «містом синагог» (цю тему активно розвиває показаний на ТБ Ізраїлю науково-популярний серіал про Хазарію як «ще одну прабатьківщину ізраїльтян»). Чого ж Кирилу їхати в «місто синагог» Київ, де його ніхто не чекає?

Ось тому – висловлю свою особливу думку, з якою можна не погоджуватися, – РПЦ Москви і російські історики та ідеологи так активно і роздувають культ Кирила і Мефодія, щоб цим приховати величезні протиріччя в їх уявленнях про себе як про нібито «слов’ян» – і приховати «небажані» факти, що перечать цьому міфу (тобто – це взагалі вся історична, етнографічна і лінгвістична фактура). До речі, Кирило і Мефодій жодними «братами» не були, як не були і «греками», а були сирійцями, багатими православними арабами з Дамаску (Сирія тоді була православною), найнятими Візантією для місії в Моравії (про це, напевно, треба детальніше розповісти в окремій статті). Найзабавніше в тому, що самі чехи, ради створення алфавіту яких приїхав араб Кирило, його взагалі ніяк не шанували – взагалі про нього не пам’ятають, хоча його звели в культ в Росії, куди він не приїжджав. Як мовиться, ось вже не знаєш – з ким знайдеш, а з ким втратиш…

В тексті - редакційні примітки Юрка Зеленого, якому упорядники Майдану висловлюють вдячність за надіслання матеріялу.

Первинна публікація - тут: http://www.secret-r.net/publish.php?p=55

Имидж в период «реформаторства». Четыре истории об имидже страны и об ответственной за этот имидж власти

История первая. «О VIPцах».

Тех самых ,которые презентуют страну. Трудолюбивые немцы из украинской редакции Deutsche Welle провели зачем-то (вот, негодяи! ) опрос жителей Украины, назовем его условно: «А ты любишь Президента?!». Итог опроса: неблагодарные граждане страны в большинстве своем недовольны работой президента Виктора Януковича. В ходе проведенного опроса они почему-то негативно оценили его деятельность практически во всех областях. Почти две трети украинцев (62 %) недовольны работой Виктора Януковича на посту президента страны, 64% полагают, что президент вообще не заботится об улучшении условий жизни населения, и ухудшил отношения не только с Россией, но и с ЕС! Два года усилий, «реформаторской и проффесиональной» работы коту под хвост? Спасибочки, пан Президент!

http://www.dw.de/dw/article/0,,15727689,00.html – это данные репрезентативного опроса Dw-trend за февраль 2012 года, проведенного независимым исследовательским институтом IFAK по заказу заказ Украинской редакции Deutsche Welle. Интересно, что на это сказала Ганька Герман? Наверное, «нехай клевещуть»?

А кто-то вообще у них занимается имиджем политиков? Знаете, чего отчебучил наш лощеный Сережа Тигипко? А он изволил покушать кашки для бомжей. «Вице-премьер поел каши с бездомным в пункте обогрева. Тигипко незапланированно посетил пункт обогрева в Броварах, работавшие там патронажные сестры Красного креста предложили вице-премьеру кашу. Тигипко согласился, поел и попил чаю рядом с одним из бездомных, который пришел за горячей пищей». Все уписались? Вы еще фотки посмотрите!

http://rian.com.ua/photolents/20120131/78977132.html

При таком колоссальном количестве чиновников некому проверить распоряжение вице-премьера?! А что хотел доказать сам Тигипко? И кому? Никто из власти не отчитывается перед людьми по умолчанию, значит, либо заставили, либо сам решил сделать себе рекламку (скоро выборы!). Но надо все-таки было проконсультироваться с профи, пиара не получилось, есть только брезгливое недоумение. Надеюсь, что тушку Сергея Леонидовича все же протерли спиртиком после этой акции, сами понимаете, какие бациллы там прыгали, а им что бомж, что вице-премьер…

История вторая. «Чиновничья-откатная».

Нельзя не сказать и о «вкладе» наших реформаторов в имидж страны при подготовке к Евро-2012. Вы, конечно, помните, что наш Кабмин, а точнее МИД, решил ассоциировать нас, народ Украины, с жертвами пьяного зачатья: я имею в виду Спрытко и Гарнюню. http://brandukraine.org/a/ ( … образ Спритка втілює в собі якості сучасного українського юнака, типового представника прогресивної української молоді. Йому властиві світлий гнучкий розум, висока освіченість, позитивне мислення… Гарнюня – яскрава представниця жіночої половини українства. Вона водночас м’яка і незалежна, сильна і мудра, прекрасно освічена і творчо обдарована ???? ) Вы помните эти светлые образы? Сотрудники МИДа почему-то были уверены, что именно эти дауны обладают вышеперечисленными достоинствами.

Потом вдруг наступило прозрение! МИД решил не использовать Спрытка и Гарнюню для имиджевых кампаний Украины как в контексте Евро 2012, так и в контексте стратегии позиционирования страны. Причина – скандальчик, который разгорелся вокруг этих «символов» и позиционирования Украины. Средства в размере $100 тыс., потраченные на создание Спрытко и Гарнюни осваивались украинским Министерством иностранных дел по такой схеме: МИД изначально оценивал стоимость проекта в валюте, средства распределялись без тендера, несмотря на то, что на Украине действует закон, запрещающий подобное распоряжение деньгами. Местом закупки была «почему-то» выбрана Великобритания, где украинское посольство подписало договор о разработке «концепции позиционирования Украины на мировой арене» с некой английской финансовой компанией Investinua Capital Limited. Зайдите на сайт, информация мутная, как и весь бюджет на Евро.

http://www.192.com/atoz/business/london-e15/banks-and-financial-institutions/investinua-capital-ltd/a16d059a0a7c1934c80cecebe69ec24660396b9a/comp/

Эта компания выбрала субподрядчика – киевскую компанию CFC Consulting , она и занялась всей креативной частью проекта. http://www.cfc.com.ua/

Эта тема уже писана-переписана во всех подробностях в СМИ, но по-прежнему нет ответа на главный вопрос революции: «Где деньги, Зин?». Бабки «освоены», на счета осели, не важно, что проект не прошел, есть откат! А ответы на вопросы: почему за наш счет было потрачено 800 тысяч гривен?, будет ли отвечать кто-то за подобное использование бюджетных средств?, кто получил «навар» с этой суммы?, должна ли компания CFC Consulting, как производитель продукта, вернуть хотя бы часть денег, ведь результаты работы не приняты, – мы не дождемся.

Боря Колесников раскритиковал новые символы Украины Гарнюню и Спрытко, которые представляли бы Украину за рубежом http://glavnoe.ua/news/n72945 . А деньги где, Борь?

«Но это еще не все», как говаривал барон Мюнхгаузен. Цитатка: «Национальное Агентство по вопросам подготовки и проведения в Украине Евро-2012 заказало услуги по формированию позитивного имиджа Украины на сумму в 1 млн. гривен. Как сообщили в Министерстве экономики, в эту сумму включено также организационное обеспечение. Создавать положительный имидж будет Государственное предприятие «Центр Коммуникаций «Украина-Вселенная». Процедура прошла по системе закупки у одного участника. Договор подписан 11 июля 2011 года.»

А 9 ноября 2011 года произошло следующее: « Еще 8,15 млн. гривен выделено на рекламу Евро-2012 в печатных СМИ, радио и интернет-СМИ. ГП «Центр коммуникаций» Украина-Вселенная 9 ноября по результатам тендера (хи-хи-хи) заключило соглашение с ООО ТД «Дельта-Инвест» на проведение рекламной компании в Украине». Фирма-победитель, которая контролируется вице-президентом «Украинского медиахолдинга» Валентином Резниченко (правда, пацан окончил Государственную металлургическую Академию Украины, по специальности «Автоматизация технологических процессов» , но разве это помеха в распиле бюджета? http://www.radiogroup.com.ua/spip.php?article4), и должна обеспечить размещение имиджевой рекламы в наиболее рейтинговых печатных СМИ о подготовке и проведении в Украине Чемпионата Европы по футболу. С учетом последней закупки, ГП «Центр коммуникаций» Украина-Вселенная, которое контролируется Нацагентством по вопросам Евро-2012 вице-премьера Бориса Колесникова, в этом году заключило соглашение на рекламно-информационные мероприятия на 94,5 млн. гр. http://delo.ua/ukraine/na-reklamu-evro-2012-ukraina-potratit-dopolnitelno-esche-8-mln-g-168062/

Вот уж, действительно, аппетит приходит во время еды… Кто-то отчитался перед общественностью за потраченные суммы? Кто-то видел сметы на рекламу? Кто участвовал в обсуждении креативных решений? Кому в действительности нравится официальный ролик Евро 2-12? (http://www.youtube.com/watch?v=Zi53LVUJsko&feature=related ) и прочая рекламная шелуха? Что, за эти суммы нельзя было подготовить что-то более вменяемое?

Огромные, ничем не оправданные затраты на футбольную показуху, это недофинансированные музеи, театры, консерватории. Это нищие больницы и школы в провинции. Это престиж страны по-украински, когда рядом с новеньким, сверкающим евростадионом стоит больница с вонючими матрасами и медсестрами, работающими на 100 долларов в месяц.

История третья. «Нам до Европы, как до Китая вприсядку»

До Евро-2012 все меньше и меньше времени. Строятся стадионы. Строятся аэропорты, взлетно-посадочные полосы, гостиницы. Латаются дороги и красятся бордюры в центре Киева.  Везде хорошие откаты и улыбающиеся чиновники, которые эти откаты получают. Вообще, все хорошо и все прекрасно! Но есть еще один большой подводный камень. И называется он ИМИДЖ Украины в глазах европейцев.

Какие впечатления от Украины привезут домой гости чемпионата, с которых сдерут 650 долларов только за неделю пребывания в палаточном городке под Киевом? А если они попадут куда-то вне «потемкинских деревень» и увидят, как живут простые украинцы? Или проедутся от одного города до другого в электричке, набитой тачками, клетчатыми сумками и пьяными заробитчанами? Или несколько раз побывают в метро, да еще в жару? Вот турист приехал, попил пивка, а кружка грязная, (антисанитария в кафе раздражает даже нас!), ну, случилась у бедолаги диарея. Ночью. Это киевлянам известно, что после 11 вечера в аптеки лучше не ходить. Подошел турист, а его наркоманы и грабанули… Кто-то скажет, что это неправда?

На самом деле футбол, который, к сожалению, стал инструментом политики, привносит не всегда лучшие стандарты, при этом создавая иллюзию вовлеченности в настоящую «европейскую» жизнь. Но наши лоббисты от футбола постоянно талдычат нам, что это «популяризация здорового способа жизни, туристический бум и заработок в роли принимающей стороны чемпионата».

Ну, про «заработок» мы уже выяснили в прошлом материале, это большая зона риска.

Теперь о здоровом образе жизни – но и тут ничего не получается. Т.е. спорт это – дисциплина, режим, забота о здоровье, но при чем тут футбол «по-украински?» Вернее, его реклама, которая использует футбольных звезд, рекламирующих употребление пива?

Рекламируется modus vivendi, который является антиспортивным и, по сути, вреден для здоровья. Сегодня у потребителя есть прямая ассоциация «футбол = пиво». Украина, к сожалению, первая в Европе по распитию на душу населения спиртного. Ни в одной нормальной стране не рекламируют по телевизору  билбордах, общественных местах, по радио и т.д. СПИРТНОЕ. И вся страна смотрит рекламу очередного вида или сорта спиртного и понимает, что если выпьет , то обретет счастье и его будут уважать, и он будет самый сильный – как в рекламе. И в цивилизованных странах, откуда приедут гости, вы нигде не увидите рекламу сигарет, там их невозможно купить в любом месте! А у нас курить можно везде, а «бычки» кидать просто перед собой, под ноги людям.

Один мой знакомый, большой любитель футбола, клялся, что перед матчем немецкого Ганновера с полтавской Ворсклой на официальном сайте немецкого клуба висело вот такое объявление для тех, кто поедет в Украину на выездной матч своей команды: «Избегайте автомобильных поездок в ночное время. Из-за плохих дорожных условий, отсутствия разметки повышается риск попасть в аварию... «… пассажиры авиатранспорта сообщают о постоянных случаях пропажи багажа или кражи отдельных вещей, особенно в бориспольском аэропорту. Настоятельно рекомендуется при поездках в Украину и из Украины держать ценные вещи и документы в ручной клади» , «…туристы иногда сообщают о попытках принуждения к уплате различных не предусмотренных законом сборов и штрафов со стороны полицейских, таможенников и других работников государственных учреждений».

Этот текст я не нашел, но нашел что-то подобное: «Ганновер» привезет с собой побольше продуктов http://www.fcvorskla.com.ua/index.php?newsid=5060 «Мы решили не рисковать и взять своего повара», – объяснял тренер «Ганновера» Мирко Сломка. Это, кстати, впервые, когда «Ганновер» берет с собой повара за границу.

А вот еще: датчане боятся ехать в Украину на Евро 2012 http://www.denmark-all.ru/index.php/2011-10-24-19-04-45/246-denmark-evro-2012

В Дании, продано только 10% от отведенных им 10000 билетов, на Евро 2012. Дания будет играть свои три матча группы, в украинских городах : Львове и Харькове.    Главной причиной отсутствия интереса среди датчан, является плохой имидж Украины, считает глава учета датской ассоциации футбола DBU, Ван Грон Иверсен.

И еще: сборные Евро-2012 бегут из Харькова, команды готовы тратить время деньги на перелеты из Польши в Украину, лишь бы не жить в Харькове. http://kharkov.comments.ua/article/2011/12/15/000546.html

Даже команды которые играют в группе В, а значит проведут матчи в Харькове и Львове сделали выбор в пользу Польши. Португальцы выбрали Опаленицу, голландцы – Краков, а немцы – Гданьск. Именно негативный имидж Украины в Европе стал главным аргументом при выборе тренировочных баз: сборная Англии выбрала базу в Кракове, которая вообще находится в плачевном состоянии. В Украине же, помимо украинской национальной сборной, будут постоянно находиться лишь французы и шведы. Сборная Франции будет проживать и готовиться на базе донецкого «Шахтера» , а шведы – в Конча-Заспе под Киевом, на базе, принадлежащей столичному «Динамо». Почему Польша оказалась для большинства европейских команд более привлекательным местом дислокации, чем Украина? Это , безусловно, риторический вопрос. А за негативный имидж нашей страны, как всегда будут расплачиваться налогоплательщики, за счет которых, под эгидой Евро-2012, в стране настроили невостребованные спортивные базы.

История четвертая. «Есть такая профессия: родину зачищать».

Конечно, вопрос имиджа – это не более чем вопрос внешней обертки для нашей страны. Но без создания качественного наполнения оболочка какое-то время способна привлекать внимание, но не сможет скрыть правду. И замок на песке смоет волна всеобщего разочарования мировой общественности. ( здесь ссылка на известное письмо Бриджит Бардо http://www.novostimira.com.ua/news_11967.html к пану Президенту о планах властей «зачистить улицы наших городов от собак и кошек к Евро»)

Но имиджем страны занимаются, прежде всего, чиновники. А им важно в первую очередь больше потреблять – шмоток, ролексов, автомобилей, понтов и полномочий. В конечном итоге, каждый мечтает о мерседесе, но плевать хотел, что будут думать о его районе, городе, стране. Это массовая психология украинского чиновничества.

 ( Например, Грузия сейчас демонстрирует великолепный пример уважения к себе. Недавно в интервью газете «Бульвар» Михаил Саакашвилли сказал: «Грузины – очень древний народ, они не могут позволить себе жить в плохом государстве!» Хорошо бы нашим феодалам с Грушевского и Банковой почитать это интервью. Хотя… ну, вы меня поняли. http://www.bulvar.com.ua/arch/2010/39/4ca317cb323d7/ )

Не так давно по всем ведущим европейским телевизионным каналам транслировались два документальных фильма о жизни на Украине режиссера Карстена Хайна: «Мы не хотим так умирать. СПИД в Одессе» и «На краю. СПИД в Украине». О чем эти фильмы?

– О том, как пенсионеры, отработавшие всю жизнь «на благо Родины», вместе с бездомными собаками и котами роются на свалках, чтобы найти себе кусок хлеба для пропитания;

– о том, как на трассах стоят проститутки, чтобы заработать денег на дозу наркотиков;

– о том, как этих самых проституток охраняет патрульная милицейская служба и она же берет с проституток дань;

– о том, что в каждой тюрьме и в каждой камере есть общий шприц, чтобы колоть наркотики;

– о повальном алкоголизме и наркомании в Украине;

– о том, что больные СПИДом умирают в нечеловеческих условиях и без лекарств;

– о том, что в Украине борются не с болезнями, а с больными;

– об огромном количестве дорогих машин в центре городов (чего и в Европе не увидишь), а в пяти минутах ходьбы от центра – трущобы, разруха, нищета и бедность.

И вряд ли автора этих фильмов можно упрекнуть в предвзятости и необъективности. Подавляющее большинство жителей Украины, посмотрев эти фильмы, подтвердит, что все, что в них показано, – чистая правда. Да, эти люди не нужны стране, их «зачистили». Да, проблемы накапливались годами. Но где решение хотя бы одной из вышеперечисленных? Хотя бы попытка решения?

http://www.frequency.com/video/–ukraine-ai/9622297

http://www.komunist.com.ua/show_statya_wo_int.php?news_id=8088

В декабре прошлого года, в программе Шустер-Live http://mignews.com.ua/ru/articles/96432.html, на удивление подробно и профессионально обсуждалась тема туберкулеза (больных много, лечить нечем, мрут, хоронить не за что). Причем, свое мнение по поводу того, почему Украина постепенно становится одним большим тубдиспансером, высказали многие политики и журналисты, но рассуждения их не давали ответа на главный вопрос: «что с этим делать?». Но на этот вопрос должен отвечать Кабмин! Кстати, на итоговом опросе программы 100% рожденных в Украине проголосовали за то, что после этой программы ситуация с туберкулезом не изменится. Роботает , работает программа «зачистки»!

Еще один пример деятельности «реформаторов» – «Зооцид». Это, как вы понимаете, о существовании животных в Киевском зоопарке. Зоопарк находится в центре столицы и включен в перечень достопримечательностей. Правда, он попал в пятерку худших зоопарков мира. В исследовании, проведенном немецкой газетой Bild и организацией защиты животных PETA, его признали таким, где нельзя содержать зверей. http://ru.tsn.ua/ukrayina/kievskiy-zoopark-popal-v-top-5-hudshih-v-mire.html

Это китайский зоопарка в Шэньяне, иракский питомник в Гилканди, египетский в городе Гиза и румынский в Орадя + Киевский. В статье под заголовком «Директоров этих зоопарков надо посадить в тюрму» Bild отмечает, что ни в одном зоопарке мира нет такой высокой смертности среди животных, как в Киеве. Еще в конце 2010 года КРУ проверяло зоопарк. Результаты: около 150 животных исчезли. Сотрудники зоопарка утверждают, что они пропадают и сейчас. В зоопарке крутятся огромные деньги: в прошлом году получило 12 млн грн, в этом обещают 22 млн грн. И это не считая того, что можно заработать. ( Кстати, у киевского зоопарка нет и не будет собственного сайта. Директор зоопарка Алексей Толстоухов объяснил этот странный для 21 века феномен отсутствием финансирования, добавив, что в ближайшее время зоопарковского сайта не будет. http://podrobnosti.ua/internet/2011/09/17/792114.html . Во дают!!!)

Скорее всего, организованная смерть животных – ради земли зоопарка. Давно ходят разговоры о строительстве двух высоток на территории зоо, который занимает 34 га в центре Киева. Эти слухи усилились после того, как в зоопарке заявили об идее строительства филиала на окраине города. Новый директор Зоопарка А.Толстоухов сказал: «Когда мы обсуждали с председателем КГГА Поповым строительство филиала, он заверил нас, что зоопарк не будет застроен». Однако, в конце октября прошлого года на территории зоопарка начали рыть котлован. Администрация не стала комментировать для чего.

Сегодня в Киевском зоопарке медленно умирает тигр. Ему не дают необходимого для жизни свежего мяса, а только мороженое. «У тигра тяжелая «тигриная болезнь»: – любезно сообщил прессе директор Киевского зоопарка Алексей Толстоухов.

 «Тигриная болезнь практически неизлечима. Больной тигр погибает на глазах – он усыхает. Она бывает, когда животное кормят только замороженным мясом, а не сырым. Для профилактики тиграм нужно давать два раза в неделю свежее мясо. Мы, например, для этого специально разводим кур, также даем тиграм тех животных, которые у нас погибают», – прокомментировал ситуацию директор ялтинского зоопарка Олег Зубков.

Значит, семейка Толстоуховых не в состоянии решить проблему разведения кур по примеру своего коллеги?! Что, пан Толстоухов, несмотря на приведенные цифры финансирования, не может обеспечить свежим мясом животное, занесенное в Красную книгу? А почему молчит «товарищ» Попов? Кстати, в этом году выборы мэра Киева. Это, в том числе, и в его компетенции потребовать расследования преступления, наказания виновных. Представляете, настолько крупная щука стоит за программой «Зооцид» , если знатный регионал Попов молчит в тряпочку? Кстати, информированные люди утверждают, что на зоопарк положил глаз вовсе не Толстоухов, и не он в нем зверей вымаривает. Якобы, планы по захвату территории зоопарка давно уже вынашивает и пытается реализовать некто Игорь Вильдман. В прошлом – бандит, потом – владелец книжного рынка «Петровка», а ныне, о чудеса!, заместитель министра экологии, причем, абсолютно этому министру не подчиняющийся. По слухам, которые сам же Вильдман и распускает, его неожиданный взлет вызван тем, что в свое время Игорь Лазаревич отбывал наказание в той же колонии, в которой сидел и Виктор Янукович. Кроме того, у Игоря Вильдмана вполне братские отношения еще с одним уголовником – «Гепой» Харьковским по фамилии Кернес. Может быть, этим и объясняется явная опаска Попова связываться со столь влиятельным «авторитетом»? Однако, на выборах мэра подобная трусость сыграет с Поповым весьма злую шутку.

P.S.Ну, кто-нибудь!!!! Кто-то в этой стране может помочь тигру?! Сотни «насекомых» вьются вокруг навозной кучи по имени «Верховна Рада» для получения неприкосновенности и титула нардепа, ну, помогите тигру, «под выборы»!!!

Думаю, ничего не получится. Власть относится к нам так же, как к животным в зоопарке (или к ним – как к нам, не важно). Идет общая зачистка территории. Прости нас, тигренок…

С.В.

Саша Волк, «ОРД»            24.02.2012 10:21

http://www.ord-ua.com/2012/02/24/imidzh-v-period-reformatorstva-chetyire-istorii-ob-imidzhe-stranyi-i-ob-otvetstvennoj-za-etot-imidzh-vlasti-/?lpage=1

Віталій Кличко: Чисора і Хей зайшли занадто далеко

Віталій Кличко вважає, що в бокс потрібно вводити аналого футбольного "Fair Play".

Фото: Klitchko Brothers

Чемпіон світу за версією WBC, титул якого він захистив буквально на цих вихідних, Віталій Кличко розповів The Times свої думки про професійний бокс, спротивную етику, імідж боксу.

"Брутальні розбірки поміж Девідом Хеєм та Дереком Чісорою минулих вихідних у Мюнхені, свідками яких ми стали після успішного захисту мною чемпіонського титулу, були суцільним безглуздям. І мені було приємно дізнатися, що Чісора, зрештою, вибачився перед фанатами боксу. Хочеться вірити, що він щирий, коли стверджує, що "усі уроки було засвоєно".

Тим не менш, Всесвітня боксерська рада (WBC) має дати належну оцінку подібним діям. Це може бути або фінансовий штраф, або пониження у рейтингу WBC з тим, щоб Чісора не міг претендувати на світові титули. Репутація боксу постраждає, якщо не відбудеться жорсткого покарання.

Мені дуже складно уявити, щоб великі чемпіони минулого могли дозволити собі подібне неподобство. Обидва боксери продемонстрували величезну неповагу до своїх фанів, так само як і до фанатів боксу з усього світу.

На превеликий жаль для обох учасників ця бійка була далеко не першою. При цьому ми маємо пам'ятати, що добра репутація у боксі - це довгі роки тяжкої праці. А от знищити цю репутацію можна буквально за секунду.

Велика Британія, так само як і Німеччина, можуть цілком справедливо вважатися батьківщиною сучасного боксу. Немає сумнівів, що після подій минулих вихідних репутація британського боксу зазнала серйозного удару.

У першу чергу слід розуміти, що бокс є мистецтвом стратегії та тактики. Це не примітивна бійка, де усе вирішують кулаки та погрози. Нам з моїм братом Володимиром добре відомо де проходить межа між спортом та шоу. І ми ставимося з розумінням до усіх погроз чи жестів наших опонентів, які сприймаємо виключно як елемент певної гри на публіку.

Але нашим обов'язком як професійних спортсменів є робити усе можливе, аби дух спорту не пав жертвою дешевих піар-прийомів. У випадку Чісори та Хея ці хлопці зайшли надто далеко. Навіть Мухамед Алі , що нерідко практикував епатажну поведінку та гучні висловлювання, ніколи не дозволяв собі опускатися настільки низько, як це було у Мюнхені. Своєю поведінкою Хей та Чісора продемонстрували, що готові поламати усі рамки пристойності, пожертвувати авторитетом спорту та опустити його до рівня вуличних бійок..

Боксерська спільнота має жорстко зреагувати на цей скандал. Можливо слід звернути увагу на діяльність інших спортивних організацій, як, наприклад, ФІФА, та на їхній досвід забезпечення чесності спортивних змагань. Таким чином ми зможемо зміцнити репутацію боксу. Слід також, на зразок ФІФА, ввести спеціальні програми популяризації принципу "Fair play". Це може допомогти відновити імідж боксу як виду спорту напередодні Олімпійських Ігор у Лондоні.

Щодо британського боксу, то відновити його престиж та честь зможе лише нове покоління боксерів, що зможуть на власному прикладі показати, що Чісора та Хей є винятком з правил. Вони також мають переконати наступні покоління фанатів, що боксери ставлять власну спортивну майстерність попереду хуліганства чи сумнівного піару".

23.02.2012

http://www.rbc.ua/ukr/top/show/vitaliy-klichko-chisora-i-hey-zashli-slishkom-daleko-2302201209570

Українська мова має давнішу історію, ніж російська

У графіті княжого Києва ХI–ХIII ст. фіксуємо такі суто українські граматичні ознаки: – кличний відмінок іменників: владико, Стефані, голово; – закінчення “у” в родовому відмінку однини чоловічого роду: спору (з того спору); – форму дієслів без “т”: пече; – дієслова минулого часу, що закінчуються на “в”: писав, ходив, молив; – дієслова із закінченням “-ти”: долучити, писати, скончати; – м'яке “ц” у кінці слів: чернець, (помилуй) Валерця, допоможи Архипцю. – прикметники втрачають на кінці “я”: многопечальна, благодатніша. Ось напис XI ст., який читаємо в книзі історика Сергія Висоцького, вимушено виданій у брежнєвські часи на росіянинові: “ Мать, не желая ребенка, бежала прочь...”. Фотооригінал засвідчує: “Мати, не хотячи дитичя, біжя гет...”

Ці написи – відомі як графіті – свідчать, що кияни XI–XIII ст. не були “праросійськими". "Наша прадавня літературна мова не була живою українською мовою, оскільки це була мова церковнославянска, що прийшла до нас разом з християнством, – писав у своїй класичній праці “Филология и погодинская гіпотеза” славіст Агатангел Кримський, – проте жива наша мова уривалася в літературну церковнославянщину і змінювала помалу чужий правопис так, щоб він був легшим для нашого народу”, оскільки “переписувачі багато чого змінюють в правописі, вносячи риси власної вимови”. Те ж відбувалося у сербів, болгар. Проаналізувавши письмові пам’ятки Київщини ХI–ХII ст., дослідники знайшли в них численні риси саме української живої розмовної мови. «Читатель может убедиться, что в «Изборниках Святослава» 1073, 1076 гг. достаточно ясно отражается малороссийский язык, – пише Кримський, – конечно, не наш современный, а только такой, что был у малороссийских предков в XI в.». За що знищило НКВД ученого на початку Другої світової? – Саме за ці виведення: «Язык Надднепрянщины и Красной Руси времен Владимира Святого и Ярослава Мудрого обладает в большинстве уже всеми современными малороссийскими особенностями». З ним солідаризувався лінгвіст Олексій Шахматов: «Язык Надднепрянщины и Красной Руси XI в. – абсолютно рельефная, четко определенная, ярко-индивидуальная единица, и в ней очень легко и выразительно можно распознать прямого предка современного малороссийского языка». Але за часів тих дискусій ще не були досліджені графіті. Хоч видряпувати на стінах соборів заборонялося церковним статутом Володимира Великого, “порушники” знайшлися – від ремісників до князів. Написи, зроблені на внутрішніх стінах Софії і інших соборів княжого Києва, стали об'єктом скрупульозних 30-річних досліджень Сергія Висоцького, вже перша монографія якого в 1966 році “потягнула” відразу на докторську. Агатангел Кримський відмічав: «У українців X ст. з’являється дуже м’який звук “і” із старого дифтонга “ие”. Тоді як на півночі цей дифтонг з XI ст. почав перетворюватися на “е”, в Києві XI ст. – в “і”. Це головна ознака української вимови того часу». Цю ознаку ми знаходимо і в київських графіті: в мори, на Желяни, априля. Тут і зменшувальні, суто українські, форми чоловічих імен – Остапко, Иванко, Жадко (від Жадібний), Мазко. Сучасне українське “прізвище” виринає в написі XII ст. – “Господи, помози рабові своєму, Ігнатові. А прізвище (ПРЪЗЪВИЩЬ) моє Саєтат”. У графіті княжого Києва ХI–ХIII ст. фіксуємо такі суто українські граматичні ознаки: – кличний відмінок іменників: владико, Стефані, голово; – закінчення “у” в родовому відмінку однини чоловічого роду: спору(з того спору); – форму дієслів без “т”: пече; – дієслова минулого часу, що закінчуються на “в”: писав, ходив, молив; – дієслова із закінченням “-ти”: долучити, писати, скінчати; – м’яке “ц” у кінці слів: чернець, (помилуй) Валерця, допоможи Архипцю. – прикметники втрачають на кінці “я”: многопечальна, благодатніша. Ось напис XI ст., яку читаємо в книзі історика Сергія Висоцького, вимушено виданій у брежнєвські часи на російській мові: «Мать, не желая ребенка, бежала прочь…». Фотооригінал засвідчує: “Мати, не хотячи дитичя, біжя гет…”. У графіті «Господи, помози рабові своєму Луці, владичину дяку…» маємо перехід “к” в “ц” в давальному відмінку однини (Лука – Луці). І зміна приголосної “к” перед суфіксом “-ин”" на “ч” (владика – владичин) – в повній відповідності з сучасним "Українським правописом". 

Українська мова має довшу історію, ніж російська.

Але річ не в тому, на скільки відсотків сучасна українська мова співпадає з мовою наших предків. Тут справа швидше політична: ми, в 2008-му – прямі нащадки тих, хто складав етнічне ядро Русі в 1008-м. “Україна складала ядро Київської Русі”, – констатує британський Словник Хатчинсона (“Ukraine formed the heartland of medieval state of Kievan Rus which emerged in the 9th century”. The Hutcinson dictionary of World History, 1993 (1994)". "Живу" мову київських графіті цілком доречно називати українською зразка раннього середньовіччя. Як роблять, скажімо, англійці. Хоча їх “жива" мова оновилася щонайменше на 50% після "turning point" – поворотної точки (в 1066 р.), як називають англійці прихід норманів. Захід відходить від звички дивитися на слов'янський світ очима Москви. У авторитетному "Словнику мов" Ендрю Долбі (Dictionary of Languages. Andrew Dalby. Bloomsbury, 1999. London), де фігурує старослов'янський (Old Slavonic), церковнослов'янський (Church Slavonic), про українську мову написано чорним по білому: “вона має довшу історію, ніж російська“ (Ukrainian has longer history than Russian). І про те, що Україна – “та територія, звідки праслов’янська мова (protoslavonic language) поширювалася зокрема і на північ – у Білорусь і Новгород”. У публікаціях часів СРСР Сергій Висоцький майже не торкався українських рис відкритих ним графіті. Він схвально віднісся до спроби автора цих рядків зібрати ці написи в один реєстр (з праць “Древнерусские надписи Софии Киевской ХI-ХIV вв.”. (1966) " Средневековые надписи Софии Киевской ХI-ХVII вв.” (1976), “Киевские граффити ХI-ХVII вв.”. (1985)), але зазначив, що в колишньому СРСР написати про таке було неможливо в принципі. Згодом в 1998 р. вийшла його остання праця – “Киевская письменная школа Х-ХІІ вв.”. (“Київська писемна школа Х–ХІІ ст.”.), де є розділ – “Палеография и некоторые особенности письменной Киевской школы, свойственные украинскому языку” (“Палеографія та деякі особливості писемної Київської школи, властиві українській мові”). Він пішов з життя того дня, коли прийшла телеграма про вихід книги. Життя доктора наук не менш дивовижне, ніж його відкриття. Отримавши в юності травму хребта і захворівши туберкульозом кісток, Висоцький провів близько 10 років в ліжку, а коли видужав, став істориком. Його монографії на головному місці тримав художник Ілля Глазунов, домагаючись “аудієнції” і автографа автора. Високо цінував його покійний академік Борис Рибаков. Відкриття графіті – це довгі пошуки, підбір спеціального бічного освітлення, реставрація напису, обробка фото, аналіз особливостей написання кожної букви, властивих певному часу. І так довгі 30 років: Золоті ворота, Свята Софія, Видубицький монастир, Успенський собор Києво-Печерської Лаври, Церква Спасу на Берестові, Кирилівська церква. Сьогодні на стінах Софії є дошка з іменами меценатів, які дали гроші на реставрацію. Але немає імені того, хто відкрив нам багатство графіті. У грудні цього року виповнюється 10 років з дня смерті Сергія Висоцького. Хотілося, щоб його ім’я було належним чином відмічене і оцінене до того часу. Тому що усі напрацьовані істориком фотоматеріали – десь глибоко в запасниках Музею Києва. І навіть убогому напису, який в 1990-х безпристрасно інформував: “Обнаружено около 300 древнерусских надписей – граффити – уникальных памяток письменности (исследованы С. Высоцким)” – в Софії вже немає. Треба зробити відповідну експозицію в стінах собору і включити цю інформацію про графіті в обов’язковий екскурсійний мінімум, особливо для наших школярів. Адже в Софії є спеціальна екскурсія по графіті, але тільки на замовлення.

Джерело: uainfo.censor.net.ua/news/4744-ukrainskiy-yazyk-imeet-bolee-drevnyuyu-istoriyuchem-russkiy.html

http://uvo.cv.ua/ukrainskijj-jazyk-imeet-bolee-drevnjuju-132.html#cut

Гайдпаркер: Світлана Пугач, UAINFO       15.08.2011, 14:06

http://uainfo.censor.net.ua/news/4744-ukrainskiy-yazyk-imeet-bolee-drevnyuyu-istoriyuchem-russkiy.html

Юрий Любимов репетирует «Бориса Годунова»

Из записей П. Леонова 1982 и 1988 годов

О спектакле

От меня вы давно слышали – «Бо­рис Годунов», «Борис Годунов», «Борис Годунов». Но я все никак не решался при­ступить, хотя уже оперу Мусоргского (в Ла Скала.– П. Л.) ставил...

Я пять вариантов сыграл в башке. Лишь когда набрел на решение «площад­ное», понял, что могу репетировать. Ход этот очень наивен, но имеет истоки древние, народные: они и в античном и в китайском театре...

В «Годунове» форма будет услов­ная. Мы к таким вещам уже приучены. Но при этом надо очень серьезно заниматься ритмом, звучанием гениальных стихов Пуш­кина.

Пушкинский текст, если вы ему дове­ритесь, будет нести вас, как на ковре-само­лете.

Я вам сейчас не план режиссерский буду рассказывать, а предощущения, как это должно быть сделано... Я призываю вас быть соучастниками моего невразумитель­ного рассуждения.

На сцене должна быть вечная Русь в персонажах. От них и хоровод. С него надо вообще начинать. И все постоянно на сцене. Участвуют в действе.

Я мыслю на сцене команду очень музыкальных артистов. Есть, например, за­мечательный хор Дмитрия Покровского. Я их один раз видел в Гнесинском училище. Туда еще бабок привозили из деревень. Как они оплакивали покойника! Они входят абсолютно достоверно в другую жизнь – плачут, голосят, что-то говорят. Это настоя­щий хор обрядовый, старорусский. Альфред Гарриевич (Шнитке.– П. Л.) с ними дру­жит и может их для затравки, для настроения к нам пригласить.

Спектакль мы будем ставить на новой сцене. Хотя при таком решении его можно играть и на улице.

Выходит группа артистов – они пря­мо тут, на сцене договариваются, кому кого играть. Спокойно переоделись в костю­мы всех времен и народов. На разные вкусы. Кто-то в кожанке времен гражданской войны, кто-то – в шинели, и в ватнике, и в лаптях...

На сцене вся эта странная компа­ния стоит. У Пушкина – бал. А тут – один со шпагой, пером, а другой – босой, как наш Саша-электрик. Один сапог одет, а другая нога голая. Берет красавицу за талию. Поляки ходят, выпивают из ведра. Потом это ржавое ведро повесили – из него струйка льется: «Вот и фонтан!» В этом есть глубин­ная народная хохма. Скоморохи на Руси всегда были.

Пушкин говорил: народ – как дети, Он требует занимательности на сцене. Поэ­тому тут годятся любые фокусы, трюки. Ни декораций, ни бород, ни алебард у нас не бу­дет. Мы будем брать другим. Условными чаплинскими делами. Но при этом должна быть точность психологическая.

Когда вы поете: «Ой, Россия, ты, Россия...» – то это определенный знак в на­шей наивной знаковой системе. Спели сейчас хорошо, молодцы. Надо, чтоб искренность, думы о России у вас были. Только тогда произойдет оплодотворение этой формы. А иначе формализм будет.

Этот спектакль надо играть светло, ясно, внятно. Ритмово точно. Рисунок чет­кий важно соблюдать. Раз мы пытаемся делать здесь синтетический театр, тут каж­дая деталь важна. Круг на сцене надо сузить, чтоб энергия концентрировалась.

«Борис Годунов» – это вещь о сове­сти, о нашей совести, прежде всего. Едина только совесть может всех нас спасти.

Когда вы серьезны, даже хотя пока все несовершенно, это все равно заражает. И происходит полный провал, когда вы теряете серьез.

Совесть, суд мирской, народный – слова ключевые. «Мы себе на трон поставили цареубийцу!» Даже Шуйский говорит: «Зять палача, и сам в душе палач». «Единое пятно» не дает Борису жить. Государь он был мудрый, хотел, как надо, сделать, но не мог.

В работе мы и другие вещи выясним. Почему пришла беда на Русь? Откуда Гришка Отрепьев, проклятый прах которого семью ветрами развеян? Он же облик святого взял на себя. А принесло это смуту.

Проносится толпа – все разметает. Александр Сергеевич занимался Пугачевым. Бессмысленный бунт в России страшен и жесток. У нас сейчас иначе говорят – рево­люция, восстание и так далее.

Тут должно быть много фантазии. Каждый должен себе острый типаж приду­мать. И роли могут переходить, как в детской игре. Передали тебе вещь: раз – и ты дол­жен говорить. Передали другому – и он гово­рит... Роли в спектакле будут «плавать». Потом расскажут, как на Таганке будут играть «Годунова»: все будут плавать. Не спектакль, а водная феерия.

Это – серьезная пьеса. Но не надо тут бояться юмора. У политических пьес всегда есть комедийная сторона. Не зря про серьезных политиков столько анекдотов складывали, даже про Сталина.

Мы не пойдем по пути историческо­го иллюстрирования. Что нам, Красную площадь городить или задники малевать? В условной изобразительной манере будем работать. Тут больше подходит решение «Доброго человека из Сезуана», «Пугачева», в чем-то «Деревянных коней» и «Живого». А новым формам, настроению, состоянию, поведению актерскому ближе всего будет спектакль о Высоцком: ведь в нем было, ощущение его присутствия от внутренней сосредоточенности, а не от дурной мистики.

Я ищу слигованность текста и музы­ки. Здесь важна любая деталь. Это спектакль такой, в котором каждая неверная вещь выглядит «киксом». Тут все должно быть четко установлено: где актер в роли, где вы­ходит из роли; где актер – персонаж из наро­да, а где он – царь. Мне надо, чтобы вы по­стоянно переходили из пения в драму и опять в пение. Тут весь ансамбль должен по­стоянно присутствовать в действии.

Спектакль будет построен на теат­ральных метафорах, на знаках. Допустим, Шуйский во время рассказа об убийстве младенца Димитрия может бросать актеров на сцену и брызгать их кровью. Тут может и мальчик по сцене спокойно пройти. Лик царевича Димитрия явится, вы знаете, его к святым причислили.

Я вижу силу театра не в литератур­ности, а в визуальном ряде. И все это, как мне кажется, не противоречит Пушкину. Это близко его эстетике.

Это же не Островский – Пушкин! Задачу вы держите правильно, но стих мне­те. Тут нельзя мять, по-бытовому читать. После пения надо брать воздуха побольше. Это тяжелый труд – читать пятистопный ямб. После такой мощной музыкальной стихии никто вас и слушать не будет, если вы так плохо будете читать. Тут очень важно наполнение слов мыслью и энергией. У нас не умеют на сцене разговаривать. Правденку за правду выдают. Может, такая дразниловка для какой-нибудь пьесы и подойдет, но не для этой. Это ж Пушкин!

Появились более острые вещи, чем вначале были. Это хорошо. Помните, как нас долбали за спектакли, что так нельзя представлять на сцене катаклизмы государ­ственные? Когда мы были молодые, мы смело шли на показ революции, сегодняшних событий. Тут другое дело – история. Я здесь отказываюсь от явных аллюзий. Но в России все повторяется...

Ведь до чего дошло! Начальство стало даже разминку трактовать! Когда вна­чале руки поднимают, про это говорят, что народ сдается, говорят, что им руки подкосили...

Актер. А, пожалуй, правильно говорят... На сцене ведь не бывает просто так...

Все жесты в спектакле не должны быть формальными. Руки опускаются не про­сто, как в балете,– это все со смыслом! Каж­дое движение должно быть оправдано. Я как старый формалист борюсь с формализмом!

А еще меня в Управлении (культу­ры.– Я. Л.) спросили, что означает финал – выход актера из зала? Я считаю, что надо об­ладать больным воображением, чтоб увидеть в этом то, что им померещилось: «Это униже­ние всего зала. Мы что, бараны? Мы что, будем кричать славу царю?!» Я им говорю: «Это ж обращение к тем, кто равнодушный в зале сидит. «Орите, чего ж вы молчите? Да здравствует царь!» И никаких фиг в кар­мане мы не держим».

Я их ультимативное требование вы­полню. Переделаю финал. Устал театр. Ина­че б опять конфликт пошел. Вместо того чтоб работать, мы еще бы разговаривали. Беспрерывно треплют нервы. Надоело.

Но «Вечную память» я в конце сни­мать не буду. Одна дама вчера в управле­нии сказала, что мы поем «Вечную память» Гришке Отрепьеву. А другие говорили: «А почему образ Самозванца принижен? И почему казаков унизили?» А еще: «Поче­му вы из Годунова татарина делаете?» Я говорю: «Это не я. Это Александр Сергее­вич. Это вам Пушкин не нравится, а не мы».

Сегодня я вас отпущу раньше. Меня вызывают в Министерство культуры. Обсуж­дение спектакля перенесли на завтра. Вчера меня вызывали к начальству, и я долго бесе­довал с начальником Управления вдвоем. Ввиду того что у него уже очень много раз­личных представителей, которые сообщают и сигнализируют, ситуация сложная. Как в «Борисе Годунове». Шадрин мне сказал: «Вот, Юрий Петрович, у меня на столе лежит письмо о вашем спектакле... из скромности не подписанное». Я сказал, что у нас задача другая – заниматься искусством. Разговор был доверительным. Время сейчас сложное, все боятся ошибиться. Но я думаю, что спектакль пойдет... Есть надежда, что он бу­дет жить, станет произведением искусства. И надеюсь, если мы не растеряем его основу, то он будет иметь долгую жизнь.

Многие сейчас даже из состава уча­стников «Бориса Годунова» не понимают значения этой работы и для себя и для театра. Время покажет!

Вчера я имел в Управлении культуры многочасовую беседу, тяжелую. То разрыв был полный. Потом меня чаем с баранками угощали, и опять все шло по-новой... Потом опять тупик полный. Опять чай. Опять баранки. Но я их не ел. А чай пил. Наконец, было принято решение разрешить нам сегодня сыграть спектакль на зрителе.

(Овация актеров.)

(Несмотря на разрешение ГУК Исполкома Моссовета, спектакль «Борис Годунов» вечером 28 декабря 1982 года не состоялся. В 17.30 в театр позвонили из приемной Министра культуры СССР и запретили играть спектакль. Билеты, проданные ранее зрителям, были возвращены в кассу. – П. Л.)

Я думал, что где-нибудь за границей поставлю «Бориса Годунова». Ведь ставил же я «Преступление и наказание», «Бесов». Но потом понял, что «Бориса» с другой труппой ставить нельзя. У них есть актеры очень хорошие, суперкласса, но ансамбля такого, как на Таганке, у них нет нигде.

О сцене «Кремлевские палаты (1598 года, 20 февраля)»

В этой сцене экспозиция идет: что будет с государством? Куда Россия завора­чивает? Что будет с нами со всеми? Это же актуальная пьеса очень. Об этом сейчас думают лучшие сыны отечества. И гул народа должен с самого начала звучать. Сам Пуш­кин говорил, что написал вещь политиче­скую. Она актуальна и сегодня.

Ведь тут что за сцена? Все ждут ин­формации. Вы ведь слушаете по радио но­вости: что произошло, как будут развиваться события. Ведь уже месяц идет эта катавасия, и ничего не ясно. Город весь вымер, народ ушел. И зал наш пустой. Никого нет. Все на выборы ушли. Это же ощущать надо! Это как Олимпийские игры были. Чрезвычай­ное положение ввели, помните? Ни въехать, ни выехать. Только Владимира хоронить все собрались откуда-то. Все ведь это чувст­вовали. Вот об этом надо. Об этом.

Говорите как от себя. Как будто вас в пустом театре оставили сторожить за пожарных. А все в другой театр убежали работать. К Спесивцеву. И Любимов куда-то уехал. За границу на месяц... Шуйский отвечает: «А-а-а! Ты его не знаешь. Он еще вернется!» А ты возражай: «Да месяц уж протек!» Трудно про Бориса, так ты про меня играй. Ну чего вы не можете обсудить на сцене всерьез проблему – уйду я из театра или не уйду.

Когда вначале двое (Шуйский и Во­ротынский. – Я. Л.) выходят – озираются. Кругом же стукачи! Начинается смутное время с пятнами крови. Ужасное зло – царе­вича убили. И пошло действо. Они всерьез разговаривают, как что было, что будет.

Ведь мы с вами так же плохо инфор­мированы, как при Борисе. И там (показыва­ет наверх.– Я. Л.) так же живут. И так же страшно интерпретируются факты. И все события обсуждаются: кто проворовался, кто ушел...

Может быть, вам в те века идти дале­ко, но разве вы сами не замечали, как это происходит? Слухи разные расползаются. Про того, про этого. И это всех волнует. Больше, чем официальная информация. И вы на сцене должны тоже волноваться. В конце сцены вы же об этом разговариваете. Вы что думаете, Борис их случайно оставил? В их кругах просто так ничего не делают. Даже когда в Крым едут отдыхать, поручают, кто за что будет отвечать. А еще одному дают задание присматривать за всеми. Верховная власть – штука сложная. Поэтому Борис не случайно оставил двух таких разных людей отвечать за порядок в городе.

Ведь вы же получили важное прави­тельственное задание. За весь город в ответе. Я, например, очень интересуюсь, кто у нас вместо Суслова будет? Можно будет пого­ворить свободно при новом или нет? Без политики нынче не обойтись.

Говорят, что Суслов прослушал весь наш спектакль «Владимир Высоцкий» и умер. Сын его, поклонник Владимира – сам уже генерал, дал отцу послушать, в день рожде­ния поэта, когда мы на сцене играли. Тот только сказал: «Да... вот какие дела творят­ся!» – и умер. Сын даже не понял, в каком смысле «дела творятся».

Не изображайте из Воротынского князя Игоря в квадрате. Он же наивный мужик, прямой. Как только вы начнете пыжиться, декламировать – все! – гроб.

Воротынский – человек открытый. Зачем же ты рожи корчишь? Ты неверно зер­но берешь. Получается какой-то язвитель­ный тип. Ты же сам не такой, зачем же изображаешь? И больше вальяжности да­вайте. Они же по рангу люди сановные. Будут претендовать (на власть.– Я. Л.) не меньше, чем Борис.

Давай еще раз свой монолог. И боль­ше смысл доноси. Тут же знакомые для нас дела: «Ты что – служил Берии?» А ты так играешь, как будто не понимаешь, о чем речь идет, будто ничего особенного не про­исходит. А тут страшный вопрос: «Зачем же ты его не уничтожил?»

Мне кажется, Шуйский – это бестия. Ты возьми самых хитрых людей за образец. Он – сверххитрый. Высшей марки интриган.

Тут же острая сцена. Что такое драматургия? Это всегда схватка. Ведь всег­да слухи, сплетни идут. И на этом строится политическая игра.

Сейчас, когда я ставил «Дон Жуа­на» в Будапеште, обо мне тоже сплетню распустили. Будто бы я собираю всех прости­туток города для создания эротической атмосферы в зале. Дескать, они прямо на спектакле будут обслуживать зрителей. И Катерине (жене Любимова.– Я. Л.) по­звонили: «Уйми своего из России. Что он себе позволяет? Думает, что ему все можно?»

У вас не хватает штуки одной. Ведь разговор идет между двумя заговорщиками (Воротынским и Шуйским.– Я. Л.). У них есть шанс встать на престол. Оба влиятель­ные, знатнейшие. Но характеры разные. И ведь люди они. Хоть и заговорщики, но боятся, озираются. Даже в мемуарах Хрущева есть о том, как он похолодел, когда Берия приехал. Они сговаривались его арестовать.

О сцене «Ночь. Келья в Чудовом монастыре (1603 года)»

Обязательно этот кусок надо особо выделить в спектакле. Мы очень плохо знаем свою историю. Переделываем ее, как угодно новому правителю. И это нас губит. В этом – смысл всей пьесы!

Важная мысль, современная, про нас: потомки православных любят своих царей поминать за добро, а грехи их забы­вают. Это ж на ваших глазах происходит.

Весь кусок Пимена – светлый. Он – как Альфред Гарриевич. Сам болен, а глаза сияют. Но тут нельзя так в себе, внутри пере­живать, ковыряться. Тогда не идет мысль, драматургия. Сцена останавливается. Нель­зя тут впадать в сентиментальность.

Пимен – светлый старец. Как Рерих. Мне рассказывали, как к Святославу Рери­ху – ему уже 86 лет – приехали наши за рукописями отца. Вышел бодрый человек, чинно одетый: «В Москве надо искать, в частных домах. Батюшка все в России оста­вил. Хоть и был отвергнут там. И второй раз его не пустили. Был он до конца в полном рассудке. Надо очистить себя, к смерти при­готовиться, тогда все будет нормально. Гово­рят, у него были встречи с Богом в Гима­лаях. Хотите – верьте, хотите – нет».

Пимен – старый, мудрый, спокой­ный. Голос грудной, сосредоточенный. Зачем такая истеричность? Спокойнее. Не нужна тут плохая декламация. Поищи стариков­скую походку. Устало, медленно, расслаблен­но двигайся. Воспоминания у него хорошие, светлые. Тогда снимается штамп строгого старца из оперы Мусоргского.

Он не ехидный. Он надеется, что летопись напишет и это пригодится. Кто-нибудь перепишет. Вот мы ведь тоже перепи­сали. И пригождается. Ведь будем теперь играть спектакль запрещенный. Вот репети­цию нашу тоже записывают, может, когда-нибудь пригодится...

Актер. Пять лет назад вы не требо­вали играть возраст Пимена.

Любимов. А я и сейчас не прошу возраст играть. Но если вы будете паузы делать, дыхание чаще брать, четче говорить, то это поможет вам.

Это огромный монолог летописца. Вспомни, как Тихон разговаривает со Ставрогиным в «Бесах». Так и тут, мне кажется, Пимен благоволит к Григорию. Он грамотен. Ему старец надеется передать свои дела. Бесовские наваждения мучают твоего по­слушника. Ты монолог должен нанизывать на то, что хочешь помочь юноше избавиться от бесов. И ты не думай, что он старик. Тогда считали стариками пятидесятилетних. А теперь про семидесятилетних говорят, что они в расцвете сил.

Слова Пимена у Отрепьева обратную реакцию вызывают. Тот его призывает к сми­рению, а Григорий, наоборот, хочет убежать из монастыря: «Я жить хочу! А молиться буду, когда доживу до твоих лет! Ты ста­рый, – я молодой. Я еще успею попасть в эту келью. В эту камеру... Потом, потом, потом... А сейчас не могу. Ты уж прости...» И от этого неожиданно запел. Песня должна возникнуть вдруг:

«Эх, да растворите вы мне темную темницу...»

Начать надо тихо, а потом уж перей­ти на форте. Ему надо петь в образе: «Иначе я всех вас порешу». И ходить надо, как пантера. Попробуйте при движении вывора­чивать ногу, вскочить на носок. Тогда есть страшная пластика.

Отрепьев с Пименом разговаривает, как вы могли бы мне сказать: «Хорошо вам говорить – сами везде поездили за гра­ницей, а нас от гастролей отговариваете». Но чтоб ездить, надо хорошо играть и репер­туар приличный иметь. Пятнадцать лет назад мы могли бы ездить, но глупые люди нам запрещали...

Текст у Пимена должен быть нейт­ральным. Он и без раскраски в голову бьет. Ведь наш спектакль закрыт за текст, а не за форму. Это сейчас все стали обо всем гово­рить, а тогда (в 1982 году.– П. Л.) Пуш­кина испугались.

О сцене «Корчма на литовской границе»

Сцена в корчме, в отличие от осталь­ного текста трагедии, написана прозой. Она сделана явно под влиянием шекспировской драматургии...

В этой сцене нет подтекста. Она по­разительно современна. Есть два доходяги. Один говорит: «Ты что надулся? Учись у нас! Как мы из монастыря утекли, стали жить здорово. Вот как надо жить на этом све­те. Только так!.. Хочешь – к нам присоеди­няйся. А работать зачем? Будем делать вид, что работаем. У нас всеобщая электрифика­ция... Всем до лампочки...» В опере эту сцену играют как жанровую. Но там музыка потрясающая! А мы в прозе должны выта­щить смысл очень реальный, жизненный.

Играть тут надо все очень серьезно, психологически точно. Хохмить и комиковать не надо. Юмор должен от серьеза появляться.

Должно быть сочетание условных ве­щей с конкретными, натуралистичными. Надо работать здесь виртуозно с воображаемыми предметами – стаканами, а закусывать настоящей капустой квашеной из ведра. Тог­да будет фокус.

Актер. А если наоборот: выпивка натуральная, а закусь воображаемая?

Любимов (ухмыляясь). Это нель­зя, идет борьба с алкоголизмом.

Таких же типов, как эти хмыри-стар­цы, полно на Руси. Вчера я иду – навстречу мне доходяга: «Кваску хочешь выпить?» У него канистра с квасом была с собой...

Это только у нас такое может быть. Больше – нигде.

Гудок и гусли – разные вещи. А им все равно: «А нам плевать – что лучина, что лампочка Ильича. Нам все равно. Идео­логия нас не колышет!» Утекли из идеологи­ческого учреждения – монастыря. Они же космополиты безродные!

Варлаам Григорию программу жиз­ненную предлагает: «Зачем нытье? Нам же все равно, где жить. Можно и в Биробид­жане, можно и в Израиле... Да и тут непло­хо. Жить можно. Главное – уметь жить!» Варлаам же диссидент. Ведет себя, как хо­чет, пьянствует. Конечно, инакомыслящий. Что у трезвого на уме – у пьяного на языке. Он, чуть поддамши, рассказывает нам, как надо жить в такие эпохи, когда кругом вору­ют. А характер у него бурный. И свою точку опоры он знает, на которой стоит. Он – за веселую жизнь. И все. Варлаам должен не болтать, а искренне жаловаться приставам. Жизнь-то у нас действительно собачья. Все по магазинам рыщут: где что достать? Иностранцы удивляются, почему у нас никто на красавиц внимания не обращает. Да просто все бегут в магазины. Я ведь тоже живу на общих основаниях и тоже бегаю за творогом, молоком. Часто безуспеш­но. И за сосисками в очереди тоже стою...

А про пьянку надо серьезно сказать. Ведь мы, братцы, все острим, а государство-то уже совсем почти пропили... Это ж даже в партийных документах пишут... Надо всем встать и повторить: «Пропили Россию». Действительно пропили, одни деби­лы родятся.

Ну-ка еще раз пройдем эту сцену. Это ж основной кусок у Варлаама: «Что же такое, братцы? Кругом одно лихоимство, взяточничество, коррупция, сплошной Уз­бекистан». Он же с похмелюги говорит. У него и слеза близко. «Што смотрите из пар­тера своего?» И подложите: «Ой, пропили»... Это подтекст. Небось, у каждого из зрителей в семье есть пропойца, который камнем висит... Тогда и затронет, тогда и будет... Не только один детективный сюжет.

Фразу «Ой, пропьешь» надо гово­рить тихо и каждый по-своему. Не надо тут хоровой декламации. Это ж действительно трагедия – пьянство. Вы же сами видите, идя на работу, как ханыги пачками собира­ются: «Что портвешок? Где что дают?» Чтоб день с выпивки начать и так же кончить.

Приставы должны сразу оценить, кто есть кто: «Этот (Григорий.– П. Л.) – рва­нина. С него много не возьмешь. А вот этого старца (Варлаама.– П. Л.) мы потрясем».

И сразу же начальственно: «Ну! Кто такие?» Конкретней надо работать.

Это ж гениальный номер – приста­вы-двойники. Актеры-зеркало, когда реплики и движения синхронны, всегда овацию вызывают. Этот номер веками отрабатывал­ся. Еще в древнем японском театре. Репети­ровать его надо очень серьезно. Пока что пусть один из вас будет ведущим, а другой – абсолютно точно его копирует.

Ну, зачем хозяйка корчмы такие паузы в тексте делает? Только начала жить и тут же пошло не то. Получается какой-то «плохомалохудожественный» театр.

Этот парень (Григорий.– П. Л.) тебе нравится. Ты же вдовица. И не против удалиться с ним.

Хозяйка плохо перестройку сделала. Ты же вся должна измениться, когда при­ставы вошли.

(Любимов показывает за хозяйку корчмы. Зло, с перекошенной физиономией.) «Чтоб им сдохнуть, проклятым!» (Увидев приставов, слащаво улыбается, сгибается в пояс, говорит нараспев) «А-а-а, здравствуй­те, гости дорогие!»

Ты используй тут готовый тон, который веками оттренирован у народа, когда власти приходят. До этого говорили: «Вот падла!», а как появится начальство: «Здравствуй, дорогой!» (показывает за хо­зяйку).

Это просто. Надо ж тут сменить тон, как прекрасно в провинциальных театрах делали. Есть же примеры классические на эту тему. Как покойник Зубов в ансамбле НКВД... (Любимов входит в образ подтя­нутого актера.) Выхоленный, выглаженный. Поднимается к полотеру (старшине из ан­самбля НКВД, до войны работавшему поло­тером. – П. Л.) по винтовой лестнице и го­ворит: «Ну что ж, ансамбль у вас неплохой. Вот только актрисочка ваша не годится никуда». Николай Робертович (Эрдман. – П.Л.) тихо ему на ухо (Любимов копирует заикание Эрдмана): «По некоторым сообра­жениям я бы не советовал говорить начальст­ву плохо об актрисочке». Зубов тут же пере­строился (Любимов показывает восторг Зубова): «Да, ансамбль у вас замечатель­ный. А актриса ваша – чудо, чудо, просто чудо!»

О сцене «Ночь. Сад. Фонтан.»

Эта сцена – действо народное, скоморошье, как в деревнях играли.

Марине и Самозванцу надо больше характерностью брать, не бояться смело пробовать. Сцена у фонтана слишком испош­лена концертными показами слюнявыми. Надо яркие краски искать.

Самозванец же любит Марину, лю­бит. А так, как ты играешь, можно на любую бабу лезть... А ей одно – трон нужен. Это для нее самое главное. То, что ее в этой сцене ведет.

Тон у Самозванца должен быть вна­чале просительный, униженный. Но от поще­чины в нем обратное пошло, стало бродить: «Дура ты польская. Я же понимаю, что я лишь предлог для войны польско-русской. И без меня вам не обойтись». Сбивы интона­ционные должны быть постоянно в этом спектакле и у Самозванца и у Бориса.

Эта сцена сделана виртуозно в плане перепадов психологических.

На ряде репетиций вы делали сцену у фонтана лучше, чем на сегодняшнем прогоне. Вы уловили, что такое русский человек, как его страсть бросает из одной крайности в другую, но слишком отдались этой страсти. А раньше было точно. Вообще, в сцене у фонтана сегодня шла демонстрация форм. Зачем что-то демонстрировать? Зри­тель и так все поймет. Он эту сцену наи­зусть знает...

Марина решила купить его: «Да, я вижу, ты – мужчина настоящий, ты – ца­ревич!» Я бы не боялся тут серьезных подтек­стов. «Да... ты государственный человек». Тогда есть решение: «Я за тобой иду».

Ты играешь Самозванца всерьез, будто он себя действительно Иоанновым сыном считает. Мне кажется, что он более сообразительный мужик. Это не Хлестаков, который в собственное вранье верит. Он очень авантюристичен, но не псих и не Хле­стаков. Он – актер гениальный.

Ты ей раскрыл душу, а она тебя – по роже. Ты – к ней, а она тебя ногой пнет, тогда и оправдываются твои слова: «Убью ее тем, что правду скажу!» А вышло-то наоборот. Она только зажалась от этого, сморщилась: «Господи, да как он может та­кое говорить? Какой же он политический деятель, если душу изливает?»

Марина должна быть овеществлен­ным высказыванием Пушкина: «Змея!» И играть надо стерву.

Вульгарности у Марины быть не должно. И манерности тоже.

Марина холодная женщина, фригид­ная. Ей надо точно договориться с Лже-Димитрием и доложить отцу и всем участ­никам заговора, что и как. Иначе ей отец выдаст по первое число. Ведь ее не пожалеют, если она указания не выполнит. Люди такого полета в ходе интриги государственной действуют просто. Раз машина заработала и решили идти на Москву с Самозванцем, то ее, если она не с ними, уберут, и все.

Ей мешает страсть Димитрия, чтоб по делу поговорить. Когда он проговорился, кто он на самом деле, это сразу все ослож­нило.

Ты понимаешь, Самозванец в очень большом накале в этой сцене. И его надо холодом обдавать. Мне кажется, тут в спек­такле надо сочетать душевный жар внутри и атмосферу холода.

Марина Самозванцем, как щенком, играет. И в этом есть польское высоко­мерие, полный холодный расчет. Это как фиктивные браки сейчас заключают, чтоб за границу уехать или прописаться. И этот цинизм его еще больше заводит: «Они мною играют, суки!» Тут его слова («О страшное сомненье!») надо, как матер­щину сказать. Как будто выругался. Вы недооцениваете Марину. Она ведь все пони­мает. И знает, что это туфта. Что Димитрий никакой не царевич. Он-то зашелся, говорит, что он царский сын, а она давно все сечет. Я бы не играл так, что вроде бы она открытие сделала, когда он проговорился. И надо, чтоб чувствовалось у нее: «С какой мразью, сволочью я себя связала. А уж ничего не по­делаешь. Уже замуж вышла, прописала». А Самозванец, когда проговорился, сам себя лупит: «Вот идиот! Что сделал, дубина, из-за бабы-заразы». Мне кажется, что они тут, как две собаки, сцепились. Он ей: «Де­шевка!» А она: «Сам зараза!» А потом должно быть: «Встань, подонок. Ну и что, что ты уже прописан? Я добьюсь, что тебя вышибут! Из этой квартиры выкинут. Ошиб­ся, друг! Да ты знаешь, кто у моих ног был?!» А Самозванец ей говорит: «Ну ты, курва, я еще в цари выскочу! Я тебя пинать буду, ноги буду об тебя вытирать. И Польшу твою зажму». (Актеры смеются над темпе­раментным показом Любимова. Кто-то дела­ет замечание о стиле монолога Любимова.)

Ну, при чем тут стиль?.. Так у Пушки­на написано. Он же (Самозванец.– П. Л.) – шпана. И она (Марина.– П. Л.) тоже – оторва. Ему на пару.

Тут надо научиться лаяться, как польки лаются или как уголовники.

Мне Вольпин рассказывал, как спас­ся с Эрдманом в лагерях, когда туда к уркам попали. Блатняга к ним подходит: «Ну, что, дать тебе в долг? Дать? Ну?!» (Любимов показывает, как блатняга подзаводит себя.)

Пена у него уже изо рта шла. Сейчас пришьет. И вдруг Вольпин выдает ему на двух страницах зарифмованную матерщину. И блатняга обалдел. И идет у них отвал. Театр. А они это любили. И Вольпина с Эрд­маном сразу зауважали. Места на нарах уступили. И попросили матерщину на бис повторить. А он еще интересней выдал. Там в лагерях такое страшное творчество процветает: мат, какой – и не вообразить.

Вы на форму моих высказываний не обращайте внимания. Я человек озорной и часто специально говорю хулиганские вещи, грубо говорю, привожу современные ассоциации, нам близкие, чтоб вас задело. Музыкальные вещи тут у нас старые, но ассоциации должны быть современные. А иначе будет стилизация, то под Шаляпина, то под Малый театр.

Марине надо с более властными интонациями говорить (Любимов показывает интонацию). Тут выбора нет: или – или. Са­мозванец – человек безрассудный. Эта чер­та характера его тут далеко завела. И он не выдержал и ей (Марине.– П. Л.) влепил. Думал, покорить ее открытостью, а получи­лось наоборот, получил по морде. (Любимов пантомимически показывает сцену.) И тогда он (Самозванец.– П. Л.)– «У ног будешь валяться, полька проклятая!» И ведро дурац­кое это бросил и жезл воткнул. Марине вдарил по роже. (Любимов показывает.) Тогда она с удивлением говорит: «Может!»

Тут у них о чем разговор? Он: «С лю­бимым рай в шалаше». А она: «Какой ша­лаш? Мне вилла нужна! И вся Московская область. Огородим забором всю область, и будет наша дача». Это ж не любовные забавы для Марины. (Актриса пытается дать свое объяснение сцены у фонтана.)

Вы подходите к поэзии, как к психо­логической пьесе. Тут нельзя так рассмат­ривать: было или не было, сходиться или нет. В этой сцене страсть одного и другого человека. И расчет, конечно.

Александр Сергеевич кардинально вопрос решал: если Сальери освистал «Дон Жуана», значит, он может отравить. Он так все воспринимал. Он не по логике шел, а по чувству.

О Борисе Годунове

Первое появление Бориса – это итог всех предыдущих сцен. Все выли, причитали. Он же даже тогда их железной ру­кой держал. И тут вышел и объявляет: помитинговали и будя. Учтите, что выбрали меня. Я избран всем народом и наследую власть Иоанна.

Сцена избрания царя – безусловно, коленопреклоненная мизансцена. В этом есть Россия и Азия.

Мне очень важно, чтобы первый монолог вытекал из народа. И этот народ на сцене должен связаться с народом, сидящим в зале. Может быть, тут стоит аван­сцену опустить, чтобы она слилась с залом.

А потом у Бориса есть второй кусок. Обращение к богу. Он, как и все люди верующие, молится. Я бы этот монолог делил на две части.

Первая часть – официальная, госу­дарственная, а вторая – духовно-психологическая, попытка причаститься к душе.

Борис – сложный образ. Почему к нему такое двойственное отношение? Гамлет тоже не убивал короля, потому что тот молился. Это ведь грех – убить во время молитвы. Но мучающая совесть Бориса посложнее, чем в «Гамлете». Это проблема Раскольникова. Там тоже: «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!»

Больше подтекста надо вкладывать: «Ох, тяжела обязанность моя». Ты знаешь, как тяжело править русским народом. Ты наперед чувствуешь, что это счастья тебе не принесет. Но ты берешь эту миссию на се­бя. Для народа. Можешь даже спеть с наро­дом кусочек...

Мы уже с вами договорились: Году­нов – царь неграмотный, но очень умный, рожденный для власти. По концепции Пуш­кина, он мучается совестью. Он прозорли­вый, но иногда ему изменяет нюх – не по­слушался Патриарха, когда тот советовал прах царевича в Кремль перенести.

Монолог «Достиг я высшей вла­сти» – сердцевина произведения.

Я бы не замыкался в себе, выносил бы все на суд мирской. Борис имеет смелость выйти с покаянием ко всем, к зрителям... Тогда будет страшно. Пустота... Зачем?.. А иначе получается эпическая штука. Попро­буй, хотя бы грубо. Как в сказке – оказа­лось, что король голый. Шел-шел-шел (к вла­сти.– П. Л.), и все зазря.

Мне кажется, ты сейчас почти совсем попал, когда сказал, выделив слово «слу­чайно».

«Единое пятно, единое, случайно завелося...» Ведь это же легенда насчет младенца. И Пушкин ничего не утверждает. Ведь, может быть, Димитрий сам наткнулся на ножик. Упал и наткнулся. Есть ведь подтверждения историков. Пушкин взял версию Карамзина. История – дело темное.

Как Твардовский рассказывал, Хру­щев стучал по трем томам: «Вот, скоро опубликуем. Точное свидетельство об убийст­ве Кирова». А потом Хрущева сняли, тома так и не опубликовали. А историки потом будут разбираться...

Я думаю, зрители будут с интересом следить за процессом, происходящим с Бо­рисом.

Что может успокоить человека в наш бессовестный век? Это ведь очень важно. Сейчас смотрят только на бумаги, в особенности, если хочешь, пытаешься что-то сделать. А человек вторичен.

Пушкин взял фигуру Бориса, кото­рый кается, мучается.

Надо больше маяться (Любимов мечется по сцене, падает в кресло). Ты, как зверь в капкане, в кресле должен сидеть. Не можешь вырваться, прирос трон к тебе. Потри виски, кровь у тебя к голове прилила.

Не должно быть тут скулежа. Жестко надо играть...

Все против тебя поворачивается... Крутись на сцене, как будто человек по кабинету ходит, переживает. Надо сухо, протокольно говорить: я сделал то-то и то-то, а меня – мордой в грязь.

Ты все для народа старался: повы­сил зарплаты, злато рассыпал, безработицу ликвидировал. Когда пожар был, новым жильем всех обеспечил. Ты все делал для них. А получил что? Кукиш. И от отчаяния сел в кресло. Продолжаешь, обращаясь в зал с исповедью.

Горько пой в песне про свою семью, на которую несчастье свалилось: «Ездил, ездил русский царь...» Доездился, выходит... Это должен быть вывод железный и страш­ный: «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста». Беспощадно себя суди. Цинично выворачи­вай себя наизнанку. «Как вы себя ни обма­нываете, все равно замучаетесь. За любое бесчестие отвечать придется...»

Я отменяю, чтоб Бориса бросали на кол, как истерзанного человека, когда он говорит: «Все я! Все я!» Тут не нужно театральности, а надо предельно просто сказать: «Да, жалок тот, в ком совесть нечиста!» И возникает народное действо.

Фраза у Бориса циничная очень – «Живая власть для черни ненавистна, они любить умеют только мертвых». А у нас эту фразу некоторые считают прогрессивной... Идут другие ассоциации, как шоферня портреты усатого на стекле вешает. Некото­рые, недавно ушедшие, говорили, что рус­ский народ – быдло, только кнутом можно справиться. Это очень удобная позиция для политиков. И актер в данном случае должен оскорблять зал: говорить про всех, как про скот.

Больше мудрость его показывай: «Вы думаете, я циник? Я просто все про вас знаю». Острее, жестче говори. Как государст­венные люди говорят, и больше от себя бери. Ведь ты за эти пять лет столько навидался...

И больше со зрителем общайся, шурани по залу взглядом.

Вместо жеста лучше просто авто­матически расстегнуть две пуговицы – душ­но. И погляди на народ, на этих несчастных, которые головы поднять боятся... Тебе из них людей надо делать. Действуй брехтовским приемом – от нас.

«И рад бежать, да некуда...» Это как байка – Сталина спрашивают: «Това­рищ Сталин, как же так случилось, что ваша дочка за границу убежала?» А тот: «Не знаю. Но если откровенно, то я сам бы рад был бежать от этого народа!» И тут так же. Он же царь! А не может с таким народом управиться. Это так же страшно, как некото­рые стихотворения Владимира (Высоцко­го.– П. Л.) перед смертью.

Я бы еще резче это делал. Как ребе­нок бы к народу обращался. Как Никита (Хрущев.– П. Л.) Капице говорит: «Вы это что, Капица, в каком виде сюда явились?» А Капица подозвал Майского и спрашивает: «Пожалуйста, объясните, в каком виде надо являться?»

Он тут совсем наивно-неграмотный: «А это что виется? Волга? А это – Сибирь?» (Любимов выделил слово «виется».)

Ой, как хорошо! Он радуется. Я бы тут сказал залу: «Учитесь, дело полезное». Как вождь советовал.

Это, может быть, единственный ку­сок роли, когда он наивен. А потом – со­брался. Надо править страной. И вновь надел маску государственного деятеля.

А вот «наука сокращает нам опыт быстротекущей жизни» надо серьезнее ска­зать. Он тут о смерти думает.

В сцене разговора царя с Шуйским вы абсолютно не туда идете. Шуйский является важным звеном в государственной цепи. Борис понимает, что Шуйский внутрен­не доволен вестью о Самозванце. И Борис прощупывает его. Намеками. «А не кажется ли тебе странным, что меня, законного царя, чернь пытается скинуть? Я вижу, ты очень доволен, что принес весть о том, что я на грани престола. Смейся...» И тут Борис начал говорить Шуйскому другое: «Теперь поговорим совсем всерьез». Царь проверяет его, как сам Шуйский, помните, говорил Воротынскому, мол, я только хотел «узнать твой тайный образ мыслей», кому ты слу­жишь, что и как.

На таком уровне все политики очень секут все подтексты. Когда надо уйти, все переглядываются и смотрят, что главный скажет. Например: «Ну что ж, я думаю, голосовать не будем, а примем к сведению сказанное выше». И все расходятся прове­рять по своим каналам, чем все это закон­чится.

Такие люди, как Борис, разговари­вают со всеми, как Наполеон с генералом. Помните? «Вы выше меня на целую голову, но я легко могу устранить эту разницу». И укорачивал. Рубил головы. Он был жесто­кости необычайной, этот человек. Бросил в Египте армию погибать, расстрелял плен­ных и уехал в Париж свою власть укреп­лять – там в это время все зашаталось.

Я бы тут сел и говорил залу: дескать, что ж это происходит? Возможно ли? Рас­стрига, беглый инок на нас войной идет, письма шлет подметные... Тут ведь площад­ное действо, надо, чтоб Борис сидел в кресле, а Самозванец, который тоже на трон претен­дует, был в другом кресле. (Любимов пока­зывает за Бориса Годунова на сцене.) Борис подходит к Самозванцу, грозит ему. Обра­щается к залу. Попробуй сделать тут вообще грубости. Можешь шваркнуть в зал письма подметные, погрози Самозванцу. Ткни кого-нибудь в зале. Басманов пытается его успо­коить: «Не пройдет и трех месяцев, государь, и мы бросим мерзавца к ногам твоим». А Самозванец пусть расслабится. Басманов его за шиворот на плаху потащит, бросит оземь. (Любимов показывает сцену.)

Мне кажется, тут идет другой огром­ный кусок – «Димитрия? Как? Этого мла­денца?!» Тут начинается такая штука: Шуйский торжествует. Он понял, что царя эта весть задела, стала заводить. А Годунов срывается. Он начал по-жлобски качать права. (Любимов актерски показывает сцену, исполняя роль Годунова, как шпаны.)

«Я тут законный сижу. В законе, и ты мне не намекай, гад! Учти, что ты хоть и первый человек у меня, но я не думал тебя испугаться». И он не боится. Знает, что если что, стража поможет. Охрана всегда начеку у правителей. У Мао, Сталина до сих пор не могут понять, сколько человек было в ох­ране. В личной полиции у Мао было – одни говорят 20 тысяч, другие – 50 тысяч человек. Так и у Годунова Шуйский был официаль­ный человек, но были и другие.

Фраза: «Ох, тяжела ты, шапка Мо­номаха!» – знаменитая фраза, как «Быть или не быть...»

Мы еще придумаем, как ее сказать. Мне кажется, тут не столько эмоций должно быть, сколько провидения. И говорить надо не в себя, а всем нам.

Очень важная штука, как сесть. «Сношения с Литвою! Это что? Да я за такое все ноги повыдерну! Это же государствен­ная измена!» Тут никаких лирик. Каждого десятого – к стенке. Род Пушкиных – это частности. Можно всех вырезать, как многих он вырезал.

После слов «Тяжела ты, шапка Мономаха!» надо всем идти тихонько на круг и мотать головами: «Да, тяжело пра­вить Россией!» Это огромное, непонятное что-то... И опухшее.

Даже с вами тяжело, а уж с государ­ством и подавно. Но как ни тяжело – это Россия.

Мне вчера говорят: там (за грани­цей.– П. Л.) лучше работать. Я могу проци­тировать крупного музыканта: «Для меня работа на Родине – радость, а не наказа­ние». Я, видно, не поеду за границу. Только сил уже не остается бороться.

Артисты должны знать, сколько сто­ит каждый спектакль. Как все дается. Тогда они и будут его беречь. Отстаивать и делать что-нибудь хорошее всегда тяжело. Во все времена. Везде.

Не надо сцену смерти Бориса пере­водить в условный театр. Тут – ритуал. Мне кажется, надо вытягивать такую штуку: у него, хотя и нет совсем сил, но он умирает величественно, не в какой-то патологии. Можно взять и физическое состояние – просветление. Хоть сил и нет, но ясность ума абсолютная.

В сцене смерти возьми физически, что рот сохнет. Трудно говорить. Не в том смысле, что голос дрожит – этого не надо! Он и на смертном одре свою слабость пере­силивает. Чуть приподнялся и инструктирует сына. Как ему себя вести, чтоб голову не оторвали. И доску медленно поднимают с Борисом на всей его фразе: «Я царь еще!»

Тело мягкое, но он собирается весь, чтобы сказать по делу. Обычно, когда чело­век умирает, ему уже не до этого. Но Борис старается хотя бы в последнюю минуту все наладить.

У меня потрясающий дед был. Он умирал... Ему под девяносто лет было. Я бе­гал ночью за священником. Это было на даче в Малаховке... Детское воспоминание оста­лось как потрясение. Он говорил долго бабке, что кому сказать, что из вещей кому отдать... Меня позвал, дал руку поцеловать, благословил меня. Библию читали. Какой-то великий покой был. Меня это потрясло...

Ты и себя понаблюдай, когда худо очень.

О народе

Народ у Пушкина, как хор греческий. Тут надо максимально экспрессивно играть. Народ должен переть на сцене, как лавина. Это ж стихия народная бушует...

У Пушкина, как у Ионеско. Толпа бежит, все сметая. И носороги бегут. На­род – всякий. Прохиндействует, и скорбит, и плачет. Бывают моменты великого подъ­ема – тогда народ творит чудеса. Было у нас такое чудо, когда была выиграна война. Был героизм, но было и предательство массовое. Сотни тысяч предавали. Народ-то он всякий. Бывают и люди-звери. Превра­щения людей в животных делают на празд­никах в деревнях: волчьи морды одевают и клички дают.

Лучше, чтоб на сцене было меньше народа. Когда народную драму играет пят­надцать человек – это лихо. А когда толпу изображает массовка, как у Бондарчука, – грош тому цена!

Борис и Самозванец должны появ­ляться из народа и скрываться в нем. Ведь из народа же все выходит! «Вышли мы все из народа...» Как нам вернуться в него?

Надо конкретно про такой народ говорить: нельзя прогнать ленивцев, бюро­кратов – ведь таких у нас половина. А ра­ботников хороших оставить, материально заинтересовать нельзя. Ведь об этом у вас речь сейчас везде идет, у нас, то есть. Ты конкретно про театр говори: «Вот С.– хороший артист, а взять его нельзя. Нет свободного обмена между театрами». И про­води опрос общественного мнения, как Заславская. Спроси у народа, легче ли ему?

Все сидели на сцене вчера очень расслабленно. Вместо того чтоб оценивать и понимать, что происходит. Ведь только тогда и есть сопереживание народу. А ина­че – равнодушие.

Вы ансамблем играете огромнейшую роль в спектакле. Это ведь не массовые сцены. Это есть высокое художественное исполнение. И тут действительно возникает народная стихия.

Достаточно не так спеть – и спек­такль пошел вниз, потерял соборное звуча­ние, затаенное что-то, втягивающее в него, как в воронку. Тут ведь хор, как камертон, и когда хорошо получается, очень действует. Когда вы начали «Святый боже», зал затих.

«Вечная память» в финале должна звучать неистово. В память убиенного царе­вича и живого царя. Тогда этот распев звучит, как ответ: «Народ безмолвствует», а потом звучит «Вечная память». Это не должно звучать уныло, заупокойно. Тогда не будет выхода, отношения к тому, что вы играли... Ведь это – финальная точка.

Петь «Вечную память» надо всем не­винно убиенным: и жертвам смутного вре­мени и сталинского террора. Всем надо тихо спеть.

Говори в зал: «А легче ли народу? Спроси его». Ведь мы двадцать пять лет пытались с народом всерьез говорить. Ника­ких кукишей в кармане не держали. Обо всем спокойно и честно говорили.

Сейчас, я слышал, больше разреша­ют говорить. Я далеко был, а вы – тут. Те­перь я постигаю, как вы живете.

Борис, конечно, понимает, что чернь глуха и равнодушна. Но понимает, что за сила народ. Как Сталина все боялись, но пели:

«Ах, огурчики да помидорчики...

Сталин Кирова убил да в коридорчике...»

Народ всегда все знает. Это шоферня неграмотная сейчас говорит: «Был хозяин». Это же они мнение оппозиции выражают. Хорошо, что стали замечать такое, а то изображали только, что все за судьбы Роди­ны болеют...

Пьеса Пушкина очень важная. Не надо, чтоб в России настало смутное время. Это – ужас! Поэтому мы и начали эту работу.

Почему конец репетиции? Еще пять минут остается! Я ведь с Запада. А там время ценят... Будем репетировать!

Ну, давайте, шпана таганская, трях­ните молодостью!..

Десять дней

Он вошел в зал, и вдруг показалось, что не было этих пяти лет, разлучивших Юрия Любимова и его учеников и наполнен­ных для них и для всех, кто любил их театр, тоской ожидания и горечью раз за разом несбывающихся надежд. Он вошел в зал, как всегда, стремительно, молодо размахивая руками (признак откры­той натуры, если верить наблюдению лермонтовского Печорина), широко шагая по длинным отлогим ступеням центрального прохода, в середине которого помещался его режиссерский столик с экземпляром пьесы, несколькими бутылками минеральной воды и стаканом. И столик не являл бы собой ничего необычного и тоже, казалось, был из той, пятилетней давности жизни, если бы не был весь окружен, как клумбой, стоящими на полу, на соседних зрительских креслах вазами, бутылками, стаканами с живыми розами, гвоздиками и тюльпанами. Эти цветы начали приносить в зал задолго до начала репетиций собиравшиеся люди из числа друзей театра и ставили их в разнокалиберные посудины с водой. Цветы дарили Юрию Петровичу на улице поджи­давшие его у служебного входа люди, цветов было так много, что они собирались в большие яркие охапки и относились любимовскими помощниками в зал, в его кабинет. На моих глазах одна из ожидавших Любимова на улице его почитательниц от избытка чувств даже поцеловала ему руку.

Итак, майские репетиции «Бориса Годунова». Десять коротких, но насыщенных работой дней пребывания Любимова в Москве. Не ставлю задачей этих записей оценить спектакль, разобрать составляющую его концепцию – это записи, сделанные на репетициях, а не статья о спектакле. Пусть они будут строго документальны и буквальны. А майские репетиции были репе­тициями выпускными, театр восстанавливал спектакль в том виде, в каком он был подготовлен Любимовым в 1982 году и запрещен высшими партийными бюрократа­ми к показу. Возрождавшие уже решенную концепцию и форму, не вносившие в них существенных изменений (что было абсолют­но закономерно, ибо такие режиссеры, как Любимов, рассчитывают свои спектакли не на годы, а на десятилетия), эти репетиции были интересны прежде всего раскрывав­шимся в них характером работы Любимова с актерами, его приемами обращения с ними, манерой вести репетицию и общаться с людьми, наконец, свойствами его режиссерского мышления, проявлявшимися в значительных и незначительных репетиционных моментах.

Главное ощущение от репетиций из каждой много вбираешь в себя как чело­век, профессионально занимающийся теат­ром. По-другому начинаешь понимать смысл работы режиссера – прежде всего работы с актером, ибо на это были направлены главные усилия Любимова.

Если Любимов весь спектакль его концепцию и конструкцию, помнил очень хорошо, то актеры за эти пять лет без Юрия Петровича спектакль подзабыли и даже, как казалось на первых репети­циях, несколько вышли из формы. Контакт между Мастером и его актерами с первых моментов установился абсолютный, доверие и преданность – на уровне, как я полагаю, 1964 года, желание сделать, как он тре­бует,– огромное. Но многое у них не по­лучалось, вплоть до самых последних репетиционных дней, по моим наблюдениям, до 17 мая – репетиции накануне генераль­ного прогона на зрителях, когда наконец стало выявляться в игре актеров то, что Любимов в них закладывал все эти дни, что объяснял им, что проигрывал перед ними в своих кратких и точных показах, повторяя несколько раз:

– Мизансцены мы лепим шутя, а вот по внутренней линии все гораздо труднее...

Так он определил трудность прово­димой им работы по насыщению актеров той мыслительной и эмоциональной энер­гией, которой заряжена его личность, его режиссура, мизансценическая и концептуаль­ная разработка пушкинского спектакля.

В чем сила работы Юрия Любимова с актерами? Он так ясно, точно и просто объясняет им, что они должны делать и как это делать, что из зала кажется – сам выйду и сделаю. Показывая, с филигран­ной точностью иллюстрирует предшествую­щее объяснение, словно двигаясь по нему, как по карте, ничего не теряя и не прибавляя лишнего.

Объяснения афористичны и про­сты – кажется, что он ставит перед актерами легко выполнимые задачи.

Я бы определил, исходя прежде всего из начальных репетиций майского цикла, две основные претензии Юрия Петро­вича к актерам. Одновременно они были и направлениями его работы с ними

Первая относилась к недостаточному мастерству владения поэтическим словом как особой музыкальной и смысловой организацией речи и к неумению действо­вать им. Даже самый опытный и, безуслов­но, самый высокопрофессиональный – Ни­колай Губенко – даже он, понимая ошибку, очень трудно сходил с «поющей» интонации голосоведения, с равномерной заученностью (идущей, наверное, у всех нас от манеры чтения стиха, привитой еще где-то на детских утренниках) поднимающейся в кон­це строки и убивающей и мысль и му­зыку стиха.

А главное слово на репетициях у Юрия Петровича – он им словно закли­нал – было:

– Цезура!

– Цезуру делай, слова не ударяй, не крась. Суше и конкретнее.

– Соблюдай строфу. Это же так просто! Четыре слога – цезура, конец стро­фы – пауза. Как только ты слиговываешь, начинается проза.

– И шире слово – чтобы шло. Тогда все дойдет.

Любимовская приверженность цезу­ре замечательно себя оправдывала, как толь­ко сам Юрий Петрович начинал демонстри­ровать, как же прозвучит текст, если прочитать его с простым, буквальным, но неукоснительным соблюдением этого не­сложного правила – голосового словоразде­ла после четвертого слога каждой строки и паузы в конце строки. Выступала мысль в самом точном, глубоком и лаконич­ном виде. Мысль и музыка стиха больше, чем из слова, звучали из этой самой цезуры, воздушной полу-паузы – завешенная в интонации, она вдруг начинала открывать какие-то новые смыслы произнесенных только что слов и оттенки уже, казалось бы, полностью выраженных в этих словах мыслей.

Актеры – даже такой выучки, какую дает многолетняя работа с Любимовым,– стих осваивали трудно. При поголовной, добавлю, природной музыкальности и рит­мичности. А музыка стиха ломалась, мысль мялась – и не по злому умыслу, и не по бecтaлaннocти, а потому, что заразило, видимо, давно ставшее «хорошим тоном» у наших актеров непонимание принци­пиального отличия стиха от прозы, являющее собой якобы современную манеру чтения – простую, естественную, лишенную декламационности. Но в этой-то манере как раз нет никакой естественности, ибо суть ее – насилие над музыкой поэтического сло­ва, искусственный, навязанный, надуманный рисунок речи. И как ни парадоксально, но факт, в котором я убеждался и на репетициях «Годунова»: именно эта псевдо-современная манера тянет исполнителя на «пение», на декламацию. И раз за разом Любимов своих актеров с этой ложной манеры сбивал короткими, как приказ, «цезура... цезура...», вправляя их в музыку пушкинского слова и логику пушкин­ской мысли.

Другое, к чему были приложены любимовские усилия в работе с актерами на майских репетициях, я бы определил как разработку текста и сути каждой из ролей по рядам ассоциативных видений и поиски манков, цель которых – органически про­будить эти видения и у артистов, а не просто навязать им их. В конечном итоге эти ви­дения складываются в систему трактовки текста – в свою очередь, важнейшее сла­гаемое концепции спектакля.

Богатство собственных любимовских видений, их стройная взаимосвязанность и образно-логическая подчиненность концеп­ции целого и в то же время видимая сво­бода, непосредственность и естественность, с которой они возникают,– удивительны. Он эти ассоциации и видения – мгновенные, точные, социально-направленные, «железно- конкретные» (как сам любит говорить) – извлекает, как фокусник вытягивает беско­нечный шелковый серпантин из рукава, и «обматывает», обматывает ими актеров: мол, берите, вот еще, и еще, вот вам строи­тельный материал для роли,– чтобы все в ней было ваше, вами понятое, вами про­думанное и пережитое, вами рожденное, извлеченное из недр пушкинской мысли и соединенное с вашим и зрительским пере­живанием и сегодняшним опытом,– берите, с тем, чтобы ни слова не было пусто про­декламированного, «исполненного», чтобы все было живорожденным в контакте с сегодняшним, конкретным зрительным залом.

– Мы двадцать пять лет были театром, который говорил то, что думал. Нас упрекали, что мы держим кукиши в кармане. Это неправда, мы никогда кукишей не держали, мы все говорили, как думали и что думали. И доставалось нам за это крепко, и не раз. А были и такие театры, которые действительно все кукиши в карманах складывали. Но мы ни­когда так не жили. И уж сегодня, когда, как я слышал, у вас больше раз­решено сказать, чем прежде, как же нам можно отступать с нашего пути? Мы всегда были точны и конкретны, в этом наша сила. А если мы потеряли это, вы будете, как все театры,– приблизительны.

Этот монолог Юрия Петровича на репетиции – что-то вроде установки воена­чальника перед штурмом. Затем начи­нается самый штурм. Режиссер атакует актера, буквально бомбардируя его живыми, острыми современными ассоциациями, ко­торые должны лечь в питающий пласт роли, составить ее своего рода гумус, если восполь­зоваться агрокультурным сравнением.

Валерий Золотухин репетирует пер­вую сцену Самозванца с поляками («Кра­ков. Дом Вишневецкого» – так она называ­ется у Пушкина):

Нет, мой отец, не будет затрудненья;

Я знаю дух народа моего;

В нем набожность не знает исступленья:

Ему священ пример царя его.

Всегда, к тому ж, терпимость равнодушна...

– Нет, Валерий, это ты продеклами­ровал. Ты понимаешь, что это такое – что он знает «дух народа своего»? То есть он знает, как дух этот поработить, растлить, уничтожить,– вот что он имеет в виду. Не торопись, он говорит это очень веско, немного с грузинским акцентом, он знает цену каждому своему слову и знает, уже просчитал, каждый шаг свой, когда придет к власти над духом народа своего. Он действительно ловок, умен, хитер, он многие вещи понимает в этом народе, он знает, что тот равнодушен, потому как терпим, терпелив, и с ним можно будет делать все, что угодно, все, что Самозванец захочет. А что он захочет и что он сделает – это уже ты, актер Золотухин, хорошо знаешь.

Я иногда крашу свой показ в известного тебе персонажа – для того, что­бы была железная конкретность, точность. Нужно все время идти по мысли, а ты идешь по эмоции. Это неверно. Эмоции будут, если ты будешь верно идти по действию. Тогда они будут подниматься из глубины, а ты их будешь стараться сдерживать, чтобы они не захлестнули мысль, и это будет настоящий эффект.

Конечно, бывают случаи, когда актера захлестывают эмоции. Но это ужасно. Когда актер поддается чувству, на него тошно смотреть. Мне приходилось играть с некоторыми великолепными актерами, ког­да их вот так захлестывали эмоции. Они потом гордо спрашивали: «Ну, как?» Как, мол, я сегодня выдал? А я не знал, куда глаза деть.

И тебя, Валерий, захлестывает эмоция, и ты прешь по ней на этих своих излюбленных «золотухинских» интонациях с вскриками, которые тут совершенно не годятся. Я из-за них не слышу многих важных мест, ты их теряешь.

А он не кричит. Это совсем другой характер: он каждое слово свое ценит и взвешивает. Посмотри, какой он умный, сукин сын, он очень ловкий интриган, политик, он великолепный актер. Посмотри как он все выстраивает: он ведь уже пишет себе историю! Как там дальше?

Товарищи! мы выступаем завтра...

Это уже он на трибуне, полководец, вождь, собирающий народ под свои знамена. И тут же:

...Я, Мнишек, у тебя

Остановлюсь...

Вот где вылезает из него наглец, прямо навязывающий Мнишеку – не кому- либо! – свое постояльство. Отрепьев вылеза­ет, семинарист недоучившийся.

Ты текст мнешь, а его широко надо играть – чтобы мы все слышали и понимали. Вот смотри, как – чем дальше, тем боль­ше – он входит в роль вождя, отца на­родов:

...А вы, мои друзья,

Литва и Русь, вы, братские знамена

Поднявшие на общего врага...

Смотри дальше. Дальше для него очень важный момент в этой игре в вождя и полководца: встреча с Курбским. Его самолюбию льстит, что молодой Курбский, отпрыск такого знатного рода, такого зна­менитого отца сын, пришел к нему. Он понимает, что это придаст вес его походу. Но надо не продешевить, надо держать марку. И к тому же его нужно проверить: что там с отцом случилось, куда он делся:

...С той поры, когда являлся он,

Своих обид ожесточенный мститель,

С литовцами под ветхий город Ольгин.

Ведь с тех пор о нем не было ни слуху ни духу. Поэтому ты сына его и спрашиваешь. А ты, Олег (О. Казанчееву, репетирующему роль Курбского), отвеча­ешь – как рапортуешь, по всей военной форме, это ведь допрос: так-то и так-то, там- то и там-то был отец, не состоял, не участвовал, жил в уединении и до конца по родине тосковал.

Валера, теперь ты. Ах, так?! Значит, все в порядке. Значит, можно его принять в соратники. И даже теоретическую базу под это подвести, лозунг для текущего момента бросить – насчет того, что сыновьям

Вины отцов не должно вспоминать...

Это сегодня такой лозунг. А завтра он может выдвинуть ровно противополож­ный – если этого потребует его выгода и расчет политический. Сегодня ему нужно, и он провозгласит: сын за отца не отвечает. А завтра: яблоко от яблони недалеко падает. Так ведь у Пушкина? И в нашей действительности? Что ему в данный момент нужно – то он и обоснует.

И дальше – та же игра: московских бояр опальных по плечу похлопал, донским беглым казакам посулил Дон после победы. Всем сестрам по серьгам роздал. А на­последок еще по-латыни высказался, насчет музы и славы, чтобы показать, что он-де не лыком шит, культурный.

Вот видишь в итоге, как много он в этой сцене успел: программу свою обосно­вал, знатоком психологии народа себя обнаружил, на постой к самому Мнишеку он, Гришка Отрепьев, забрался, провел удачную операцию с Курбским, дал верный политический лозунг, подкупил новых союз­ников. Все стремительно, точно, четко.

...Пушкин просил: стремительно дол­жно развиваться действие. А когда вы начи­наете раскрашивать, как маляры, слова – действие останавливается. И я забываю, в чем суть, о чем речь идет у Пушкина, перестаю ощущать красоту пушкинского слова и только смотрю, как вы играете, демонстрируете свое мастерство. Псевдо­мастерство. Потому что замечальные актеры всегда играют сухо, точно.

После этой тирады, произнесенной в критический момент, – когда казалось, что ничего не выходит, а до конца работы оставалось два дня,– так вот, в этот мо­мент, не выдержав, видимо, Любимов по­вернулся к сидевшему рядом с ним, на сту­пеньке, Губенко и в сердцах сказал:

– Только одно в них, актерах,– тщеславие. Каждый качает свои права. И я не могу ни достучаться, ни докри­чаться до них.

Но тут же, взяв себя в руки, вновь обратился к сцене:

– Соберитесь. Соберите мизансце­ны. Сядьте ближе. Все время раскидываем пространство – поэтому оно мешает. А здесь все должно происходить на полутора квадратных метрах. (Далее – развивая слу­чайно родившийся каламбур.) Но не в смысле искусства. В смысле искусства «Полтора квадратных метра» надо убрать, а сделать «Кузькина».

...Следите за всем этим – за мизан­сценой, за жестом. Мы все это придумали, и неплохо, но как только из этого уходит содержание и остается одна оболочка, это никуда не годится. (Хору.) Если вы под­няли кверху руки, а затем они падают,– то это же не упражнение на разминку кистей рук в Щукинском училище. Это – руки опускаются. А они опускаются, к со­жалению, очень часто. А вы мне тут формально пластикуете (так и сказал).

А кулак, Валерий, зачем в этой сцене? Ты что, Хрущев – за мир борешься?

(Подражая говору Хрущева и повторяя жест Золотухина.) Так будем бороться за мир, шо камня на камне не оставим.

Так, шуткой, напряжение с себя и с актеров снял и подытожил: «Я, как старый формалист, борюсь с формализмом».

Давая актерам точные задания и манки, пробуждающие их фантазию и на­правляющие ее в русло острых современных ассоциаций и видений, Любимов стремится добиться от них предельной конкретности и точности в исполнении. Вообще слово «конкретно» во всевозможных сочетаниях – с «цезурой», любимым, ключевым словом на протяжении всех репетиций. Опутывая актеров вязью философски-многозначно чи­таемых из зала мизансцен и пространствен­ных решений, выстраивая сложную, прони­зывающую века российской истории концеп­цию целого и в то же время требуя от актеров предельной конкретности и точности в решении текста и всей жизни образа, Любимов вводил эту конкретность в странное, почти необъяснимое соединение с философской обобщенностью решения це­лого. Думаю, что вообще в этом соединении конкретного и обобщенного, философски-абстрагированного, распространенного на жизнь в целом (изобразительное решение спектакля), и ясно-социального, связанного со временем, поэтически-возвышенного и чувственно-бытийного, таится ключ к фено­мену режиссуры Любимова, секрет ее беспрецедентной притягательности, превра­тившейся – что вполне закономерно – в массовом сознании в притягательность Театра на Таганке в целом, ибо эта режиссура определила весь образ театра, его стиль, стиль – не только актерский, но и личный, человеческий – его артистов.

Требование предельной конкретности и точности, постоянно предъявляемое Люби­мовым к актерам, звучало в его устах особен­но настойчиво потому еще, что стереотип классической стихотворной драмы, к тому же прославленной не драматической даже сценой, а оперной, довлел над акте­рами – даже над этими актерами, у кото­рых, казалось, в плоть и кровь вошла «реак­ция отторжения» на любую театральную ру­тину. И поэтому так методично и скрупулезно сбивал Любимов интонации «вообще» и виде­ния «вообще».

– Сережа, очень конкретно играйте: «у меня копеечка есть». Копеечка. Одна. Кругленькая. Вот она куда-то завалилась. Ищите ее. Первым делом ее в портках надо искать. Встаньте. Перетряхните все на себе...

Учитесь у Пушкина точности и ясно­сти. Умный Пушкин все определял одной фразой. Смелый Макбет. Ревнивый Отелло. Как точно!

А мы с тех пор все мудрим, рассуждаем и не знаем, как играть. А потом удивляемся, что в театре все застой! Вам сняли все преграды, открыли все, сказали: играйте, что хотите, а вам и показы­вать нечего.

Предложения Любимова неожидан­ны, подчас они достигают врасплох даже опытных его актеров, прошедших с ним школу не одного спектакля и готовых, казалось бы, к подвохам, к стремительным импульсам режиссерской фантазии.

– Алеша,– обращается он к исполнителю роли Басманова А. Граббе,– ты знаешь, как дерутся моряки? Они ремень срывают и на руку его наматывают пряжкой к ладони, чтобы кулак тяжелее и тверже был. Ну-ка, давай, попробуй. Ты что, не дрался никогда?

– Что ж я, бандит, что ли, Юрий Петрович?!

– Ну, так дай сюда, я бандит, покажу.

На того же Граббе – Басманова Любимов надевает пыжиковую шапку-ушан­ку, вызывающую ассоциацию этого «выходца из народа», возвышенного Годуновым, кото­рого он потом предает, с современными «слугами народа», забывшими о чести в заботе о сохранения сытного пайка и пожизненных привилегий. Артист подхва­тывает и развивает метафору – произнося монолог, в котором Басманов лицемерно оправдывает свою измену Годунову трево­гой о грядущих «бедствиях народных», он вдруг опускает у шапки уши: для вящей убедительности Басманов как бы иллюстри­рует свои слова, превращаясь в одного из тех, якобы ради кого переметывается на сторону Самозванца – в неказистого мужичка в треухе.

Находка вызвала в зале смех удовольствия – она действительно остроум­на. Несколько испугавшись смеха в драма­тической по характеру сцене, актер спросил у Любимова: возможна ли придуманная им краска? Оценив и остроумие находки и изъян в ее воплощении, Любимов ее одобрил, добавив, однако:

– Краска в нашем театре может быть любая. Но играть надо серьезно и по правде. Не комиковать и не плюсовать. Увижу – тут же эту краску сниму. Потому что в таком виде она не нужна. Когда не всерьез, с «плюсом» – тогда вы пре­вращаетесь в Театр сатиры. Вам это нужно?

Точность ищется Любимовым в каждой интонации, в каждой фразе, какой бы проходной она ни была. Слушая, как Ю. Смирнов – Пушкин начинает сцену с Басмановым, в которой уговаривает того предать молодого царевича Феодора и пе­рейти на сторону мятежников, Любимов обрадовался интуитивно точно найденной актером интонации и поспешил закрепить и развить найденное:

– Вот, вот, это ты хорошо произнес: «Быть может, он Димитрий настоящий, быть может, он и самозванец...»

Понимаешь, он сочиняет на ходу, слова опережают мысль – и вот он даже заикаться стал от собственного вранья.

Очень правильно сыграл. И в этой судороге сочинительства веди всю сцену.

Ю. Беляев – Шуйский ведет сцену с Воротынским и произносит:

А впрочем, я злословием притворным

Тогда желал тебя лишь испытать,

Верней узнать твой тайный образ мыслей...

– Нет, Юра, играешь результат. Вонзи в него эту фразу. Да так, чтобы он побежал менять белье. А то, смотри, он ведь тоже может сказать, что он тебя про­верял. И тогда ты побежишь менять белье.

Шлифуя решение образа народа, Любимов и здесь, от этой многофигурной композиции и многоголосного хора добивал­ся конкретности наполнения любой фразы:

– «О, боже мой, кто будет нами править?» Это нужно конкретнее произно­сить. Играйте это про себя. Это вам сейчас очень вольготно, когда у вас Нико­лай Николаевич и я. А вот приведут к вам Бондарчука – тогда заволнуетесь.

...И это: «добру и злу внимая равнодушно» – это же самое главное, самое страшное, из-за чего все трагедии и произошли. А вы сейчас это, как какие-то драматурги за круглым столом, говорите – назидательно.

Искомая конкретность, по Любимо­ву, будет обретена тогда, когда актером точно будет понята мысль. И точно вы­ражена.

– Ведите мысль,– повторяет он.– И тогда действие будет, как просил покойный Александр Сергеевич, стремитель­но развиваться, перебрасываясь из дворцов в трактиры и из трактиров на площади.

А для того, чтобы мысль шла, не тонула в тексте, Любимов вновь и вновь напоминает артистам простой, как он его называет, закон чтения стиха: «Цезура!»

– Этот простой закон,– почти гип­нотизирует он «несхватывающих» учени­ков,– дастоверно читать стих, не декламиро­вать его и не превратить вместе с тем в прозаическую речь. Даст сохранить поэ­зию. Посмотрите: соблюдая его, вы автома­тически будете читать по мысли. А мысли здесь такие, что зал аж вздрагивает, как будто это написано новоявленным гением в наши дни.

Без этих пауз не прочтешь строфы, какое бы чувство ни было. Наоборот, оно вам даже помешает. Все равно, как если певца начнут душить настоящие рыдания во время арии.

Не заботьтесь о чувствах,– обра­щается Любимов к репетирующему Пимена А. Трофимову.– Они сами придут. Когда начинаешь красить слова эмоциями, то из сцены уходит смысл. Скажите просто, Только мысль скажите. Найдите в себе мужество свободно играть, не заботиться о чувстве. Не хлопочите о нем. Оно может вообще не посетить вас в данную репети­цию или спектакль. Но вы можете играть верно, если будете идти по мысли, а можете все рассоплить в форсированном чувстве. Не нужно.

Вот, смотрите, он ведь спокойно это говорит и светло:

На старости – цезура! – я сызно­ва живу,

Минувшее – цезура! – проходит предо мною...

Зачем вы так это интонируете и раскрашиваете? Вот представьте себе, как я скажу эту фразу, уехав от вас и вспоминая эту неделю. Спокойно скажу, светло. Я же не буду стонать: «Ах, вы знаете, какая там скоба на стене на сцене, забыть не могу!» Потому что тогда это будет уже не Пимен и не Любимов, а Иудушка Головлев.

Думайте об этом, думайте о мысли, о наполнении. Форма есть, она сделана, она уже никуда не уйдет, о ней не надо беспокоиться. Думайте о том, что мы говорим сегодня этой пьесой.

Это задание и оказывается самым трудным. И режиссер движется по тексту пьесы мелкими шагами, направляя актер­ское решение каждого словесного образа, каждой реплики, подчиняя их одному – выявлению мысли. Пушкинско-любимовской мысли, позволю себе определить ее так, и надеюсь, что не задену этим достоинство поэта, чья драматургическая гениальность, по сути дела, оказалась открыта именно режиссером Любимовым.

Иногда, после нескольких кряду тщетных попыток добиться желаемой точ­ности движения действия по руслу мысли, Любимов терял терпение:

– Что вы, ребята, разучились, что ли, играть?! Что вы все время «четвертую стену» ставите?! Это же повество­вание, шекспировское по форме!

Обращаясь к В. Золотухину – Само­званцу, репетирующему сцену с Пименом:

– Ты нам это рассказываешь. Нам. Что вы мне тут систему Станиславского разводите? Забудьте про нее. Никакой си­стемы в искусстве нет и быть не может. Есть лишь метод работы. У Станиславского он был один. А у Мейерхольда другой. Свой. И у нас свой.

Перестань играть себе в пуп, пси­хологический театр разводить. Это не та эстетика – это шекспировская эстетика. Ты нам все говори. Он же нормальный чело­век, твой Димитрий, он же не сошел с ума, чтобы самому себе что-то бормо­тать под нос. А ты садишься на текст, монологи тут читаешь. Зачем мне все это? Ты действуй, разговаривай по делу. С нами разговаривай, с залом, а не с самим собой. Ты это умеешь, но разучился тут без меня, действие потерял, мастерство.

Текст же гениальный, он тебе помогать должен, а ты его декламируешь. Ты же хочешь узнать, чего там старик пишет. «...И часто я угадать хотел, о чем он пишет»,– говоришь ты. Это – действие. Старик вроде хороший, спокойный, но поче­му он все время пишет? Может, он оперуполномоченный? Хорошо бы узнать, что он пишет. Вот это нам и скажи, а не монологи читай.

...Слушайте, ребята, сколько раз за эти репетиции я вам повторяю: где зал, почему с залом-то не общаетесь? Ведь мы же всегда этим сильны были. (К Губенко.) Коля, народ, к которому ты обращаешься, не только на сцене – он в зале. С ним и разговаривай!

В этих указаниях актерам задета одна из главных сторон любимовской эстетики, воспринятая им от Мейерхольда и возведенная в один из основополагающих принципов его театра, –* принцип открытого театра, не делающего вид, что он не замеча­ет зрительного зала, и не отгораживающе­гося от него некоей существующей лишь в воображении актеров, но по-своему проч­ной «четвертой стеной». Нет, театр Любимо­ва, вслед за Мейерхольдом, вслед, в конце концов, за Пушкиным, ломает эту услов­ность и превращает ее в безусловность своего существования. Вот мы – актеры, вот они – зрители, пришедшие посмотреть, что мы им покажем, и мы играем для них, видя их, слыша их и ожидая их реакции. Мало того – мы втягиваем их в эту игру, когда в этом у нас возникает необходимость, мы держим их – постоян­но – в поле своего внимания, чтобы они не вообразили, что они пришли сюда пассивно созерцать, развалясь в кресле после сытного буфета, какие-то сюжеты. Мы играем о них. О себе и о них. О нас. С ними мы впрямую общаемся – иногда – и взаимодействуем – постоянно.

Психологизм любимовского театра, конечно, не измерим бытовыми параметрами. Психология общества, социальная психо­логия и ее выражение в психологии индивидуальной интересуют Любимова не­сравненно больше, чем совокупность частно- характеристических признаков того или ино­го действующего лица. И поэтому из этой совокупности он выделяет те черты, которые проявляют психологию общую, обществен­ную, работают на раскрытие социально- психологического конфликта и складываются в коллективный портрет, антологию нашей жизни, а не дробят произведение на частные, пусть психологически достоверные зарисовки.

И вот эти самые черты он высекает из актеров с умением фокусника, неожидан­ностью импровизатора и знанием социаль­ного философа и человековеда. Ассоциа­ции, которые рождаются в любимовской голове и которыми он «шпигует» своих учеников-актеров, неожиданны. Остроумны. Очень разнохарактерны. То нарочито не сов­падают по «жанру» с характером сцены, таким образом контрастно выявляя ее суть. Например, Любимов объясняет Н. Гу­бенко:

«Ездил, ездил русский царь»: это ты про себя, Коля, пой эту песню. Про то, каково тебе с ними (показывает на актеров) управляться. Они же еще всю кровь тебе выпьют. Как мне выпили. Одна эта (показывает на сидящую позади него 3. Славину) у меня ее ведра три забрала...

То усиливают, сгущают жанровый колорит сцены обнаруженной режиссером перекличкой с современной жизненной карти­ной. Репетируя с хозяйкой корчмы Е. Граббе, говорит ей:

Ты понимаешь, она рассказывает Гришке, который ей приглянулся, какова ситуация: «От этих приставов только и тол­ку, что притесняют прохожих да обирают нас, бедных... Только слава, что дозором ходят, а подавай им и вина, и хлеба, и неведомо чего – чтоб им издохнуть, окаянным!.. То есть – взятки берут, кор­рупция кругом. В милиции одни бандиты, грабят и убивают средь бела дня. Щелоков с Чурбановым закон вершат. Но, ты понима­ешь, она его этим не пугает и не очень даже сама возмущается – привыкла. При­терпелась.

То эти ассоциации драматичны и высоки. Репетируя эпизод гибели Курбско­го, Юрий Петрович вдруг вспомнил, как его и его товарищей, когда они были где-то в поездке, застигло начало войны. Он прос­нулся на рассвете от рокота самолетов, подумал – маневры и заснул опять. Через час снова разбудил шум моторов, он вышел на улицу вместе с другими, все еще не понимая, что происходит. И только когда вдруг они увидели, как невдалеке, на насыпи, упал человек, которого скосила пулеметная очередь, данная с одного из самолетов, и тело покатилось с насыпи, они поняли, что это такое.

Первая смерть,– закончил Люби­мов,– все дала ощутить, всю разворачиваю­щуюся и уже втягивающую нас трагедию. Так и смерть Курбского: мы многое через нее должны понять и пережить. Самое страшное началось, что только может быть,– гражданская война. Брат на брата пошел. Страшнее этого ничего не бы­вает. С этим ощущением вы и должны играть эту сцену.

Самую высокую и трагедийную ас­социацию режиссер вложил в финал спектакля, в звучание «Вечной памяти». Он сказал актерам:

Вы «Вечную память» поете не только Димитрию, а всем безвинно убиенным. Она должна стать как памятник всем жерт­вам сталинского террора. Всей истории на­шей кровавой и трагической.

Так она и читается, эта «Вечная память», венчающая спектакль, который говорит о том, что ни политику в целом, ни единое человеческое действие нельзя отъединить от нравственности, нельзя осво­бодить от проверки соответствием единствен­ным объективным критериям, которые выра­ботало человечество за свою историю, – критериям морали, кратко и исчерпывающе выраженным в десяти христианских запове­дях. Когда же деяния человека ли, партии ли освобождают сами их творящие от необходимости соответствия моральным императивам – во имя каких бы то ни было высоких целей и идей,– начинаются все беды общества и человека. И те идеи оборачиваются в реальности своей проти­воположностью: демократия – диктатурой, свобода – террором, равенство – иерархией и кастовостью. Стоит лишь начать, говорят Пушкин и Любимов, пусть даже такому незаурядному и умному, действительно хотевшему общего блага человеку, как царь Борис, лишь позволить произвол над совестью, в которой «единое пятно... случай­но завелося», пролить невинную кровь – и в крови этой захлебнется сам, ее разре­шивший по совести, а на смену ему придёт куда более страшный урод, недоучившийся семинарист и законченный демагог, интри­ган и преступник, вроде Гришки Отрепьева или более близких к нам его исторических преемников, и уж он-то утопит в крови всю страну. А его приход неизбежен – в силу то­го, что зло порождает зло, и забвение морали, отказ от нее при выборе средств и действий неизбежно ведет общество к дегенерации и гибели. Так что потом только и остается, что петь по миллионам своих сограждан «Вечную память»...

При остроте и современности всех этих ассоциаций, посредством которых Любимов строит «воздушные пути» из пуш­кинского века в наше время и будит актерское и зрительское воображение, они никогда не поверхностны и не плоски. Ходы поверхностные Любимов не исполь­зует, а когда они возникают у других – отвергает их. На одной из репетиций сцены в корчме Ю. Беляев предложил использовать вместо ненадежных, все время отказывавших свистулек, в которые свистят явившиеся в корчму приставы, электронную ручную игрушку-сигналку, издающую звуки полицейских свистков, автомобильной сире­ны и автоматных очередей. Любимов помор­щился:

– Нет, не годится, это будет игра в современность. А мне нужна художествен­ность.

При этом, надо заметить, к актерской импровизации и инициативе Любимов всегда расположен, никогда не высокомерен и не поучителен. Он вообще любит своих актеров, как любят собственных детей. Даже отвергая актерское предложение, умеет сделать это легко, на равных, с юмором, но не обижая. Губенко как-то раз предложил, чтобы в сцене Бориса с Юродивым' тот надевал царю на голову ржавое ведро, которое Ч.ИТО т*Ы0 голове (так любимовская фантазия интерпретировала пушкинский мотив «железной шапки» Юродивого и развила его, превратив в многозначную, через весь спектакль про­ходящую метафору). Предложение было полушутливым. Любимов с ответом не за­держался:

– Это нам при постановке Пушкина пригодится, но в другой раз – когда мы «Сказку о попе и его работнике Балде» будем ставить. Или «Сказку о царе Салтане». Так что прибереги эту идею. А сейчас не нужно.

При всей свободе и актуальности – вплоть до злободневности – ассоциаций и видений, которыми Любимов насыщал ак­терское сознание, его преклонение перед Пушкиным безмерно. Он относится к нему одновременно и как к классику и как к сов­ременнику. Гениальному современнику. Ког­да после генеральной репетиции в ответ на слова одного из друзей и единомышленников о том, сколь насыщен спектакль мыслью и содержанием, Любимов ответил: «Да, мысли есть, за них спасибо Александру Сергееви­чу»,– он не позировал и не скромничал. Он искренне считает, что все это богатство тра­гедийно-философского содержания спектак­ля о нашей исторической судьбе и националь­ном характере он обнаружил у самого Пуш­кина, вычитал в его тексте и услышал в строе его стиха. Наверное, так оно и есть. Любимов, как подлинный режиссер-новатор, выросший из корня мейерхольдовской режиссуры, по­тому всегда нов и неожидан, что его режис­серскому интуитивному взгляду открывают­ся в произведении такие тайны драматурги­ческого построения и такие сплетения и глубины авторской мысли, которые скрыты оставались от теоретического и логического взгляда самых вдумчивых исследователей. Ведь этот спектакль представил собой не просто оригинальную интерпретацию пуш­кинской драмы. Он открыл ее суть, открыл «Бориса Годунова» именно как драму, как произведение – и совершенное произведе­ние – для сцены, сломав бытовавшее полто­раста лет как среди практиков театра, так и среди теоретиков предубеждение о ее не­сценичности, о том, что это пьеса для чтения.

Юрий Петрович не раз говорил на репетициях о близости Пушкина Шекспиру:

– Почему он плясал и кричал: «Ай да Пушкин, ай да сукин сын!» – когда за­кончил «Годунова»? Ведь стихи он и до этого умел писать, любые. Но здесь он понял, что, как Шекспир, написал драму страстей че­ловеческих и самые сложные и причудливые их повороты и сплетения выразил.

...А ведь сколько меня отговаривали: не берись ты за эту пьесу, она несценичная, ничего у тебя не получится, поставь толстовского «Царя Бориса»... Чушь все это. По-моему, это лучшая пьеса в русской драма­тургии, и мы это обязаны доказать. Эстетика Пушкина – наша эстетика. Помните, у него есть: народ, как дети, требует занимательно­сти. Это значит, что никакая пышность и достоверность натуралистического театра, никакие бороды и алебарды в пушкинском спектакле не спасут. И не годятся они. Годятся легкость, фокус, трюк, игра – все, что от нашего, от площадного, от бедного театра. Поймите это и так и играйте – легко, по мысли, по действию, без психоложества и натуралистического раскрашивания.

В том-то и дело, что в Пушкине он нашел не просто союзника – нашел отца своей эстетики. Но сам его как драматурга в этой эстетике, основы которой блестяще сформулированы Пушкиным в нескольких лишь фразах, и воплотил впервые. Можно называть ее эстетикой бедного театра. Мне больше нравится, исходя из пушкинского и затем вспоминая Мейерхольда: театр на площади. Тем более что именно начало пло­щадного театра определяет стиль любимовского «Бориса Годунова», сыгранного на сцене, с которой, однако, стерты все приметы сцены (абсолютное отсутствие декораций, сверхминимум аксессуаров, которые можно перечислить по пальцам одной руки, отсут­ствие игры света) и которой всем этим при­дано сходство с улицей, с площадью (этим определен и характер мизансценических по­строений) . В более общем плане это эстетика условного поэтического театра, которую Лю­бимов разрабатывает всю жизнь. Выделю здесь слово «поэтический» для того, чтобы подчеркнуть его первостепенную важность и чуждость любимовского театра, как театру бытово-натуралистическому, до сих пор адекватному в нашей эстетической мысли понятию реалистического искусства, так и театру поверхностному, плакатно-публицистическому, с которым Любимова неред­ко – одни по ошибке, другие по злому умыс­лу – ассоциировали и ассоциируют до сих пор. Плакатистом и прямолинейным поли­тиком в искусстве Любимов никогда не был, даже в самую раннюю свою пору. Хотя всегда был социален, оппозиционен по отношению к существующему порядку, как никто другой в нашем театре, и каждым своим спектаклем сзывал народ на прославленную им площадь как на вече – для разговора о самых насущ­ных, волнующих театр и зрителей пробле­мах жизни. Но всегда разговор этот вел на языке искусства, на языке сценической поэ­зии – и это самое характерное.

Недаром на репетициях «Годунова», наклонившись однажды к сидевшему рядом Ю. Карякину и кивнув в сторону репетиро­вавших на сцене актеров, Любимов сказал:

– Они все беспокоятся, что эта вещь устарела сейчас, когда газеты столько пишут о сталинщине, о преступлениях, о большом терроре. Неправильно это. Не надо смешивать искусство и политику. Каждое ве­домство должно заниматься своим делом. Газетчики – своим, а мы – своим.

...Путь Любимова к этой победе был трудным, истинные контуры спектакля, как их видел режиссер, стали вырисовываться, как я уже сказал, буквально за два дня до генеральной репетиции. Конечно, он нервни­чал, что времени не хватит довести спектакль до той кондиции, которую он видел в идеале. Но эту нервозность свою не обнаруживал перед актерами, оставаясь с ними деликат­ным, внимательным и мягким и тем самым доказывая, что режиссерский авторитет вовсе не обязательно должен зиждиться на грубой властности и хамской бесцеремон­ности в обращении с людьми. Авторитет Любимова держится на совсем иных опорах, чем административная вседозволенность, увешанный регалиями пиджак или подхали­маж тех, кто окружает руководящий стул.

Любовь и человеческое понимание, царившие на репетициях, не обязательно выражались в проявлениях открытого чув­ства. И сам он, как и прежде, бывал и на­смешлив и остер на язык, когда делал акте­рам замечания. Но остроумие его не было ни оскорбительным, ни обидным. Он тоже словно переживал возвращение чувства пер­вой влюбленности.

Что не мешало ему, однако, быть требовательным, придирчивым и настойчи­вым, как всегда. В работу с каждым актером он вкладывал какой-то больший смысл, чем стремление добиться выполнения того или иного задания или рисунка. Ведь восста­навливались потерпевшие, что ни говори, урон связи между актерами и режиссером, связи актеров друг с другом, с простран­ством, с музыкой, с ритмом, со зрительным залом. Проведенные Любимовым репетиции не только восстанавливали спектакль «Борис Годунов». Они восстанавливали театр в том виде, в каком двадцать пять лет назад он был задуман и сложен и затем на протяжении двадцати лет последовательно им развивался и был превращен в безусловно лучший театр страны, чье место в истории, я уверен,– ря­дом с ГосТИМом. Ибо театр Любимова стал нравственным и эстетическим ориентиром для нескольких поколений наших современ­ников и соотечественников. Он стал един­ственным театром, куда люди шли, как в храм,– очиститься от лжи, затопившей нашу жизнь, и приобщиться к живому слову исти­ны и искусства.

В эти дни мы вновь увидели, что Любимов остался таким, каким он был всег­да,– принципиальным и бескомпромиссным как в творчестве, так и в личных отно­шениях, и не собирающимся ни с кем заигры­вать и никого задабривать во имя каких бы то ни было желанных целей. Одним словом – свободным. Свободно размышляющим в жизни и в искусстве и «ни единой доль­кой», как завещал любимый им поэт, не от­ступающимся от лица. И вселяющим в нас уверенность в то, что можно так – не сда­ваясь, никого ни о чем не прося – по­беждать. Побеждать талантом, мужеством и честностью.

На генеральной репетиции его встре­тила буря аплодисментов. После окончания спектакля аплодисменты не смолкали так долго, что Юрий Петрович, поняв, что он должен что-то сказать приветствующим его людям, поднял руку, чтобы остановить ова­цию. Он поблагодарил за прием, произнес несколько слов об обстоятельствах своего краткого и частного визита на родину и о работе, составлявшей эти дни.

«Если получится – я хочу вновь при­ехать...» – начал он новую фразу, но в нее ворвался женский голос из зала «Навсегда!» Любимов замолчал, повисла пауза, і каким-то новым, изменившимся тоном он не­громко и просто сказал: «Спасибо».

Хочется, как это ни покажется наив­ным, присоединиться к этой просьбе, про* звучавшей из переполненного зала. Люби­мов необходим не только Театру на Таган­ке– он необходим всему нашему театру, _в котором без него скучно, некому завидовать не про КОГО пустить по Москве ЗЛОЙ ше­поток: «А вы знаете, Любимов сказал, что актеры для него клавиши, а сам он – Рих­тер?! Нет, вы представляете?!!» Или еще что-нибудь в таком духе.

Любимов необходим перестройке ибо кто, как не он, был первым и самым последовательным (да, честно говоря, един­ственным) перестройщиком в нашем теат­ральном искусстве, задолго – за двадцать лет – до политических перемен, начавшим говорить о социальном и нравственном перерождении общества и о причинах рас­пада. И говорившим смело и в полный го­лос, несмотря на окрики, угрозы и приказы закрыть рот, замолчать, забыть, переме­нить тему.

Как нужен сейчас его голос нашему театру, так и не нашедшему пока своего места в перестройке и пытающемуся ком­пенсировать свое малое творческое участие в ней бурными организационно-администра­тивными действиями.

И я верю, что он вернется. Ведь и ему невозможно будет забыть эти десять под родной крышей проведенных дней. Они будут звать обратно, с каждым днем все более властно напоминая, что Любимов без Таганки это так же противоестественно, как и Таганка без Любимова.

В разговорах – и не однажды – он сказал, что хочет вернуться. «Если не помешают...» По моим наблюдениям, жела­ния этого человека обладают роковым свой­ством сбываться. Сколько проклинали его застойных времен отцы, они же слуги на­рода. Он остался Любимовым. А вот они са­ми и все прочие, кого проклял он за ту гнусную роль, которую они сыграли в его судьбе,– сгинули. Совсем недавно отправил­ся на заслуженный его подчиненными отдых последний...

В 1985 году, в тяжелый момент, Любимов сказал: «Я все-таки верю, что ког­да-нибудь я вернусь. Не может же это про­должаться вечно». И опять оказался прав – и «это» вроде кончилось, и сам он приехал, и сидел в своем знаменитом кабинете под портретом, -на котором были написаны эти самые слова.

Так что, раз сказал – значит, вер­нется. Любимов нам необходим.

«Псевдопрофесор» Слюсарчук арештований…

Львів – Сьогодні у Києві правоохоронці арештували «професора» кафедри «Інформаційні системи та мережі» Національного Університету «Львівська політехніка» Андрія Слюсарчука. Це чоловік, про якого роками розповідали як про вундеркінда та генія з феноменальною пам’яттю.

Однак, як виявилось, у нього два липові дипломи і ніякий він не лікар, а просто шахрай, який зумів стільки років дурити українське суспільство.

Проти Андрія Слюсарчука порушені дві кримінальні справи – за підробку документів і за «шахрайство».

Роками цей чоловік без медичної освіти лікував людей і багатьох, як розповідають свідки в газеті «Експрес», звів на той світ або ж зробив каліками на все життя. Андрія Слюсарчука вже нарекли «Остапом Бендером по-українськи».

Але питань у цій справі більше, ніж відповідей. Як стільки років шахрай міг працювати у львівській політехніці, проживати у гуртожитку цього навчального закладу, проводити там досліди над студентами і працівниками? Ба більше того, ректор університету в коментарі Радіо Свобода, коли уже газетярі проводили своє розслідування, наголосив, що документи Слюсарчука у «нормі».

Як з цим чоловіком міг зустрітись Президент Ющенко і видати Указ про створення інституту мозку під його керуванням? Чому посадовці тиснули на головних лікарів, щоб ті взяли на роботу бездипломного лікаря? 13 років Слюсарчук був на підписці про невиїзд через численні кримінальні справи і це не завадило Вищій атестаційній комісії, яка підпорядкована Кабміну і Дмитрові Табачнику, присвоїти Слюсарчуку звання професора на підставі фальшивих дипломів (є відповіді навчальних закладів). Що за професійна команда працює у Віктора Януковича, що у жовтні цього року Слюсарчук став лауреатом Державної премії Президента і отримав 150 тисяч гривень за «наукові досягнення в галузі освіти», як науковець львівської політехніки?

Я маю великі сумніви щодо справедливості розгляду справи щодо Андрія Слюсарчука. Бо навряд чи їй дадуть хід львівські правоохоронці і прокурори Львівської обласної прокуратури, судмедексперти, урядовці і ще численні особи, які стільки років бути причетні до шахрайства. Адже логічно, що всі ці люди мали б теж постати перед судом і подивитись у вічі батькам, чиї діти покалічені або ж мертві; чоловікам чи дружинам, які втратили свою половину. Чимало посадовці просто мали б бути звільнені і відповідати перед законом. Але щось так мало у це віриться… 

Галина Терещук 14.11.2011

http://www.radiosvoboda.org/content/blog/24390874.html

Русский марш в небытие

"Хватит кормить Кавказ" – это рабский призыв

В стране, политический строй которой представляет собой пожизненную бандитскую диархию Путина – Кадырова, популярный лозунг "Хватит кормить Кавказ" никак не может рассматриваться как национально-патриотический. Несмотря на весь свой, казалось бы, радикализм, это глубоко верноподданнический, рабский, плебейский призыв.

Он означает "хотим кормить до последнего русского своих жуликов и воров: Путина и Абрамовича, Сечина и Чемезова, Медведева и Фридмана, Дерипаску и Тимченко, братьев Ротенбергов и братьев Ковальчуков".

Он означает "хотим вернуть кадыровский криминальный офшор в наше отечественное путинское "правовое" поле, даже если для этого потребуется еще более кровавая третья чеченская война".

"Хотим империю, но без чернож*пых", – вот в чем фатальное противоречие русского национального сознания, окончательно запутавшегося в своих комплексах.

Русские действительно чувствуют себя униженными, оскорбленными, обворованными в своей собственной стране. Также как и граждане России других национальностей.

Кадыровские дворцы, автокортежи и гулянки на бюджетные миллионы с западными и российскими звездами-проститутками обоих полов так же отвратительны, как и подобные еще более расточительные прибамбасы г-на Ботокса. Но они имеют отношение к "кормлению" подавляющего большинства северокавказцев такое же, как яхты Абрамовича к океанским круизам участников "Русского марша".

Российские законы действительно не действуют в Чечне. Но разве кто-то еще верит, что они исполняются в России?

Проблема Северного Кавказа намного глубже и катастрофичней, чем соотношение уровней бюджетных трансфертов для различных регионов. Еще раз повторю, что наиболее точно, на мой взгляд, она раскрыта в бесценном свидетельстве нашего отечественного Ассанджа – Алексея Алексеевича Венедиктова, принесенным им с самой вершины российской власти: "Когда иногда разговариваешь с действительно высокопоставленными людьми, людьми, принимающими решения, когда им говоришь: послушай, эти президенты на Кавказе ведут себя уже, как ханы, – они говорят: это цена за отсутствие войны. Как отсутствие войны? Да, конечно, танки не ходят, системы "Град" не работают. Но как отсутствие войны? А это что, если это не война, то что мы имеем? Тут я совершенно не согласен. Это я говорю и вам, и тем людям, с которыми я встречаюсь. Это глобальная ошибка. Мы воюющая страна".

Процессы на Северном Кавказе все более перерастают рамки серьезного регионального конфликта, превращаясь в центральную экзистенциальную проблему Российской Федерации. В кавказском узле сплелись все ошибки, провалы и преступления властей посткоммунистической России в сфере безопасности, экономики, национальной политики, федеративного устройства.

За что мы дважды воевали в Чечне? За территориальную целостность России. Но территориальная целостность – это не выжженная земля без людей. Мы воевали, чтобы доказать чеченцам, что они являются гражданами России. Но при этом мы уничтожали их города и села авиацией и системами залпового огня (а в чистом поле система "Град", за нами Путин и Сталинград), похищали мирных жителей, трупы которых потом находили со следами пыток.

Мы постоянно доказывали чеченцам как раз обратное тому, что провозглашали, – мы доказывали им всем своим поведением, что они не являются гражданами России, что мы давно уже не считаем их гражданами России, а их города и села российскими. И убедительно доказали это не только чеченцам, но и всем кавказцам. Те хорошо выучили преподанные им наглядные уроки.

Вот в этом и заключался фундаментальный трагический абсурд той войны, обусловивший ее неизбежный итог.

Мы проиграли войну чеченским сепаратистам. Победил один из самых жестоких полевых командиров Рамзан Кадыров. Он пользуется такой степенью независимости от Кремля, о которой и не мечтали советские офицеры Дудаев и Масхадов.

Оказавшись вследствие своей политики перед выбором между очень плохим и чудовищным, Путин, надо отдать ему должное, выбрал очень плохое. Признав свое поражение, он отдал всю власть в Чечне Кадырову с его армией и выплачивает ему контрибуцию. В ответ Кадыров формально декларирует не столько даже лояльность Кремлю, сколько свою личную унию с Путиным. Чудовищным было бы продолжение войны на уничтожение – по-шамановски, по-будановски.

Позорным отказом от бремени белого человека и трусливой капитуляцией перед леволиберальной диктатурой мультикультурализма считает, очевидно, этот выбор так поэтично ностальгирующая по романтическим временам геноцида черкесов г-жа Латынина. Ах, как славно эти блестящие русские офицеры-аристократы вырезали тогда туземцев, да еще оставляли в своих дневниках – "ЖЖ" того времени – упоительные строки: "Е... и плачу!"

Войну с чеченским сепаратизмом сменила на Северном Кавказе другая война, порожденная первой, – война с исламистским фундаментализмом.

Исламистский терроризм за это время расползся по всему Северному Кавказу, где выросли его адепты и укрепились структуры собственных джамаатов. И так же, как во время чеченских войн, мы своей политикой увеличиваем число исламистов. Взять, например, риторику нашего пока еще верховного главнокомандующего, испытывающего, видимо, некий синдром дефицита брутальности по отношению к дяде Володе. Вся его реакция на теракты на территории России сводится к беспрерывным призывам "уничтожать дотла" и наказывать всех, даже "стирающих белье и готовящих суп для террористов".

Прекрасно зная нравы наших ханты-мансийских борцов с терроризмом, выезжающих на Кавказ, как на заработки, Воланчик и, во всяком случае, его кураторы не могут не понимать, что единственным результатом этих призывов будет значительный рост числа бессудных казней людей, не имеющих никакого отношения к боевикам, и расправ с родственниками подозреваемых. А это, в свою очередь, пополнит ряды смертников и приведет к новым терактам на территории России.

Мы двенадцатый год ведем войну, не понимая масштаба происходящей трагедии – сползания всей страны в гражданский межнациональный конфликт, – полная ответственность за которую лежит на политике властей, давно поджигавших этот фитиль с двух сторон.

На Кавказе, развязав и проиграв войну, Кремль платит в обмен на показную покорность контрибуцию не только Кадырову, но и криминальным элитам всех других республик. На нее покупаются дворцы и золотые пистолеты, болтающиеся на ягодицах местных вождей. А деклассированные безработные молодые горцы уходят к воинам Аллаха или вытесняются с Кавказа на улицы русских городов.

А там уже выросло поколение детей тех, кто абсолютно и навсегда проиграл за двадцатилетие неудачных экономических реформ.

Телевизионные мастера культуры и властители дум разъяснили им, что во всех их бедах виноваты и хотят их расчленить "дяди в пробковых шлемах" и "преступные группировки некоренной национальности". Подростковым бандам, состоящим из лишенных будущего обитателей рабочих предместий, трудновато добраться до "дядей в пробковых шлемах" или небожителей Рублевки и они разряжают накопившуюся ярость, забивая насмерть "лиц некоренного цвета кожи".

И сегодня уже две армии desperados, обманутых и ограбленных, по сути, одними и теми же людьми, брошены друг на друга.

Ментально между русской молодежью и кавказской, с детства выросшей в условиях жестокой войны, сначала чеченской, а затем общекавказской, растущая пропасть.

Молодые москвичи проходят по городу маршем с криками "Е... Кавказ! Е..!", а молодые горцы ведут себя на улицах русских городов демонстративно вызывающе и агрессивно. У них выработалась психология победителей. В их представлении Москва проиграла кавказскую войну.

В умах и сердцах Кавказ и Россия стремительно отделяются друг от друга. При этом ни Кремль, ни северокавказские "элиты" не готовы к формальному отделению.

Кремль все еще живет своими фантомными имперскими иллюзиями об обширных зонах привилегированных интересов далеко за пределами России, а местные царьки, начиная с Кадырова, не хотят отказываться от российских бюджетных трансфертов.

Не хотят отделяться и исламисты. Они мечтают о Халифате, включающем гораздо большую часть Российской Федерации.

Подобная унизительная для России ситуация бесконечно продолжаться не может.

Но простых выходов из нее не существует. В политической системе координат сегодняшней власти никакого выхода нет вообще.

Попытка силового закрытия путинского проекта "Кадыров", как открыто предлагает профессиональный русский и бедный Жириновский, а по лукавому умолчанию большинство трибунов "Русского марша", означала бы сегодня полномасштабную третью чеченскую войну, которая станет военной, политической и нравственной катастрофой России. Даже ненавидящие Кадырова и пострадавшие от него чеченцы, а тем более его личная армия никогда не согласятся покорно вернуться к временам абсолютного произвола федералов. Трижды подряд наступать на одни и те же грабли было бы полным безумием. Что понимает даже сверхупертый в чеченском вопросе Путин.

Но это не остановило бы "партию крови", которая так и не смогла смириться с потерей Чечни как зоны своего собственного кормления и, что может быть даже еще важнее, зоны своей пьянящей власти над жизнью и смертью любого ее обитателя. Проект "Кадыров" лишил многих федеральных силовиков этих двух базовых удовольствий, превратив их в кадыровский эксклюзив, и они того искренне за это ненавидят.

Возможным союзникам в клановых внутрикремлевских разборках они называет цену своей поддержки – Кадыров.

Силовики, которым чертовски хочется еще раз поработать в Чечне, конечно, ментально ближе к Путину и его группировке, чем к кому-либо другому. Но они прекрасно понимают, что Путин никогда не пойдет на зачистку Кадырова.

Закрытие проекта "Кадыров" стало бы официальным признанием поражения России во второй чеченской войне и объявление третьей. Это возвращение в 1999 год в гораздо худшей исходной позиции. Это полная политическая делегитимизация Путина как "спасителя отечества в 1999-м".

Наши лучшие политические публицисты от Проханова до Радзиховского одинаково убедительно и страстно объясняли нам, что дети были сожжены в Беслане, а заложники удушены в "Норд-Осте" ради величия России и торжества ее геополитических интересов. И где же тогда теперь это величие и это торжество?

Путин определенно станет одной из первых политических жертв третьей чеченской. Все двенадцать лет его правления я повторял, что режим Путина несовместим с жизнью страны. Но не дай нам Бог избавиться от Путина именно такой ценой. Тем более, что это не принесет нам избавления от путинизма и его корней.

В 1999-м самые отъявленные кремлевские мерзавцы (их имена хорошо известны), возглавлявшие операцию "Наследник", вступив в союз с жаждавшими реванша силовиками, через поход Басаева в Дагестан, взрывы домов в Москве, Волгодонске и неудавшийся в Рязани развязали вторую чеченскую войну, чтобы привести к власти свою, как им тогда казалось, послушную марионетку. Именно они настоящие убийцы Кунгаевой, Буданова и еще десятков тысяч людей, чеченцев и русских, павших на их маленькой победоносной войне.

Андрей Пионтковский   публицист, политолог          02 ноября 2011, 22:03

http://echo.msk.ru/blog/piontkovsky_a/826591-echo/

Замало пам'ятати – потрібна непокора і протистояння злу. Це називається зростанням нації

Не змальовуватиму всіх жахів московсько-більшовицького і німецько-нацистського режимів. Цього не знає лише той, хто не хоче знати. Йому добре у власному мороці. Апелюватиму до пережитої трагедії родичів наших і до нашої теперішньої незгасної трагедії. Вона не застигла на світлинах замордованих комуністами і нацистами – вона далі у різних формах розгортається у нашому житті, позаяк ми ще не дали ворогові гідної відплати. І у цьому наша найбільша провина перед замордованими та полеглими. Тому і приїздять сюди під охороною влади з червоною шматою – символом терору, тому і підписують відповідні закони на тлі здитинілих закликів до толерантности і відсутности агресії у час розгулу сатанинського зла у ліберальній сутані.

Хотілося б тій владі повернути наше віче у винятково скорботну і впокорену горем площину. Одначе велика Леся каже: "Що сльози там, де крови мало?". Це людиновбивство, передусім убивство українців, відповідно до християнського катихизму, кличе про помсту до неба. Замало пам'ятати – потрібна непокора і протистояння злу. Це називається зростанням нації. Наше протистояння 9 травня стрімко збило їхню окупаційну пиху – і ця наволоч у своїй агонії відступила. Нема іншого шляху побудови самостійної і вільної держави як нещадна боротьби зі злом у всіх значеннях цього слова. "Свобода" категорично відмежовується від безглуздих, безсилих гасел на зразок "Пам'ять без агресії", а натомість закликає до рішучого протистояння чинному режимові згортання української держави з усією полум'яною силою наших знань і почуттів.

Запитую себе у подиві-розпачі, як могли деякі львів'яни 17 вересня 1939 року з хлібом-сіллю та квітами вітати червону орду окупантів, яка до цього у 1933 році вчинила Голодомор-Геноцид, а у 1937 – затероризувала всю країну, а потому – від 1939 до 1941 рр. – понад 1 млн. галичан відправила на каторгу ??? Чи не їхні нащадки – поразки людської подоби – тепер закликають нас до толерантності з "пам'яттю без агресії"? Мимоволі згадую Батька нації Тараса Шевченка і його грандіозно герметичну містерію "Великий льох", де до раю Господь не пускає ті душі, що, будучи у тілі людському, згрішили: дівчина Пріська "вповні шлях перейшла" гетьманові Хмельницькому, коли той їхав присягати до Переяслава; інша "цареві московському / Коня напоїла / В Батурині, як він їхав / В Москву із Полтави"; третя начебто невинно усміхнулась до цариці Катерини – "та й духу не стало!". На перший погляд – вчинки дівчат – це свята наївність, але саме вона запускає мотор глобального винищення нації. Скільки ще треба читати Шевченка, щоб він врешті став зрозумілий? Чи не за ці квіти зла й улесливу підхлібність 17 вересня 1939 року заплатили наші родичі у масакрах галицьких тюрем 1941 року?

Отож знаймо про це і діймо адекватно. Комунізм і нинішній всепрощенський лібералізм – плоди одного дерева: ґвалту над людською гідністю і правдою почуттів.

Ірина Фаріон                          23 червня 2011

Витратний матеріал

Опубліковано 17 червня 2011 автором Анатолієм Стріляним

Знаєте, як у моєму селі зустріли звістку (мною і моїми друзями довгоочікувану) про смерть Брежнєва? «Він нас хлібом нагодував», – це я почув на власні вуха, і не тільки від матері. Брежнєв сидів у Кремлі два десятки років, прийшов туди в кінці нескінченного історичного періоду, коли людям не вистачало, часом катастрофічно, звичайного хліба.

 «Американським хлібом він вас, дурні, нагодував! – Кричав я. – Без американців ви б голодували в своїх колгоспах, як звикли! ». «Не плети, – відповідала мати. – Не плети, а то посадять і знати не будеш, за що. Пити треба менше ». Я і справді – перебрав від злості на свій мудрий народ: «Афганську війну ви за ним не значити?». «А що – афганська війна?» – «Скільки він там людей поклав!» – «Так то ж афганці!» – «А своїх скільки?» – «Та скільки… З нашого села тільки двох убитими привезли. Або навіть одного. Інший десь по пиятиці вліз».

Карамзін – про Івана Грозного: «Народ відкинув або забув назву «мучитель», що дали йому сучасники . . . Добра слава Іоанна пережила його худу славу в народній пам'яті: стогони замовкли, жертви зотліли, і старі перекази затьмарилася новітніми». Це були перекази про придбання Казані, Астрахані, Сибіру – трьох царств монгольських. «Історія злопам'ятніша за народ», – укладає письменник-історик. Що правда, то правда. Чи багато розповідали наші кобзарі про козацькі звірства? Є, здається, лише одна пісня, нескінченно мерзотна, та й та – від козацького імені: про садистське – до того ж, заради забави – лінчування простодушної селянської дівчини. «Прив'язали Галю до сосни косою». Співають досі, не вдумуючись, про що, власне, співають-розливаються.

Людців не рахували не тільки царі і гетьмани, але й самі людці. До ям, у які, як дрова, в 33-м скидали померлих від голоду, ніхто не підійшов дотепер. Кладовище в центрі села, біля сільради. Над валами, що заросли чагарником, ніколи не було ні хреста, ні хоча б поганенького обеліска. Хрести, правда, до війни владою не схвалювалися і на звичайних могилах. Два рази повторювати натяк не довелося: Сидор Лукаш якось спиляв всі, що стояли з незапам'ятних часів, і цілу зиму не знав мороки з паливом.

Російський народ не тому забув жертви Грозного, що відхідливий. Український народ не тому забув Голодомор, що бездушний. Справа в тому, що до певного історичного віку будь-яке населення саме дивиться на себе як на витратний матеріал для держави, для правителя, для якихось неясних вищих цілей. Одна з них, зовсім не усвідомлювана, але вбивчо реальна – виживання спільноти, збереження цілого. Ліс рубають – тріски летять. Окрема стаття – захист Вітчизни, тобто давно зайнятого і обжитого простору, від інших претендентів на нього, вигнання чужинців, що встигли вдертися. Одиниці йдуть до рахунку після того, як 1) зникають або далеко відсуваються зовнішні загрози, 2) вирішена задача фізичного виживання населення, забезпечення відомого мінімуму загального добробуту.

Іншими словами, до уявлення про безумовну цінність людського життя, про верховенство особистості кожен народ повинен дорости. Першими доростають найбільш освічені його сини. Таким і був Карамзін з його меланхолійною думкою про імперство російських низів. Удвічі таким був Шевченко з його лютим неприйняттям кріпацтва та імперства. «Чурек і сакля – все твоє…».

У зв'язку з цією розмовою питання: що вони за люди, ті, в Україні, що незадоволені оживленням пам'яті про Голодомор? Натури, як на підбір, малоосвічені, грубі, це само собою. Головне – що це одна велика партія минулого, ординського неприйняття європейськості, прав людини.

http://blog.comments.ua/?p=451

Росія

Ціна війни і миру

Вбивство Юрія Буданова скоєно або чеченцями, які демонстративно мстили йому за наругу над Ельзою Кунгаєвою, або людьми, що бажали, щоб воно виглядало як кровна помста чеченців.

У будь-якому випадку вибуховий ефект у свідомості російського суспільства, досягнутий цим злочином, один і той же. Його досить точно сформулював, наприклад, віце-президент Міжнародної асоціації ветеранів підрозділу антитерору "Альфа" Олексій Філатов:

Замовники вбивства Буданова демонструють, що всі загравання федеральної влади з Північним Кавказом (у вигляді величезних фінансових вливань) останній ні до чого не зобов'язують.

Зрозуміло, цей факт не новина. Новина в тому, що тепер вже ні влада, ні суспільство не зможуть більше ховати від нього голову в пісок.

Події на Північному Кавказі все більше виходять за рамки серйозного регіонального конфлікту, перетворюючись на центральну екзистенційну проблему Російської Федерації. У кавказькому вузлі сплелися всі помилки, провали, злочини влади посткомуністичної Росії в сфері безпеки, економіки, національної політики, федеративного устрою.

За що ми двічі воювали у Чечні? За територіальну цілісність Росії. Але територіальна цілісність – це не випалена земля без людей. Ми воювали, щоб довести чеченцям, що вони є громадянами Росії. Але при цьому ми знищували їх міста і села авіацією і системами залпового вогню (в чистому полі система "Град", за нами Путін і Сталінград), викрадали мирних жителів, трупи яких потім знаходили зі слідами тортур.

Хіба не божевільним був контужений православний полковник Буданов, що шкварив з гармат по чеченцям з побажанням їм щасливого Різдва? Де були пастирі православ'я, які повинні були лікувати душу цієї жертви війни та пояснити всім блюзнірський сенс його слів?

Пастирі кремлівського піару крутили ганебну плівку десятки разів, консолідуючи "патріотично орієнтований" електорат навколо національного лідера з його сортирними закликами.

Ми постійно доводили чеченцям саме протилежне тому, що проголошували, – ми доводили їм всією своєю поведінкою, що вони не є громадянами Росії, що ми їх давно вже не вважаємо громадянами Росії, а їхні міста і села російськими. І переконливо довели це не тільки чеченцям, але й усім кавказцям.

Ось у цьому і полягав фундаментальний трагічний абсурд тієї війни, що зумовив її підсумок.

Ми програли війну чеченським сепаратистам. Переміг один з найжорстокіших польових командирів Рамзан Кадиров. Він користується таким ступенем незалежності від Кремля, про який і не мріяли радянські офіцери Дудаєв і Масхадов.

Оказавшись вследствие своей политики перед выбором между очень плохим и чудовищным, Путин, надо отдать ему должное, выбрал очень плохое. Признав свое поражение, он отдал всю власть в Чечне Кадырову с его армией и выплачивает ему контрибуцию. В ответ Кадыров формально декларирует не столько даже лояльность Кремлю сколько свою личную унию с Путиным. Чудовищным было бы продолжение войны на уничтожение – по-шамановски, по-будановски.

Войну с чеченским сепаратизмом сменила на Северном Кавказе другая война – война с исламистским фундаментализмом.

Исламистский терроризм за это время расползся по всему Северному Кавказу, где выросли его адепты и укрепились структуры собственных джамаатов. И так же, как во время чеченских войн, мы своей политикой увеличиваем число исламистов. Взять, например, риторику нашего верховного главнокомандующего, испытывающего, видимо, некий синдром дефицита брутальности по отношению к дяде Володе. Вся его реакция на теракты на территории России сводится к беспрерывным призывам "уничтожать дотла" и наказывать всех, даже "стирающих белье и готовящих суп для террористов".

Прекрасно зная нравы наших ханты-мансийских борцов с терроризмом, выезжающих на Кавказ как на заработки, Медведев и его кураторы не могут не понимать, что единственным результатом этих призывов будет значительный рост числа бессудных казней людей, не имеющих никакого отношения к боевикам, и расправ с родственниками подозреваемых. А это, в свою очередь, пополнит ряды смертников и приведет к новым терактам на территории России.

И так же, как и в Чечне, мы обманываем себя, выплачивая дань коррумпированным "элитам" этих республик, которые ее разворовывают, толкая обездоленных на путь исламской революции.

Еще раз приведу очень показательное свидетельство хорошо информированного и принятого в верхах главного редактора "Эха Москвы" Алексея Венедиктова:

Когда иногда разговариваешь с действительно высокопоставленными людьми, людьми, принимающими решения, когда им говоришь: послушай, эти президенты на Кавказе ведут себя уже как ханы, – они говорят: это цена за отсутствие войны. Как отсутствие войны? Да, конечно, танки не ходят, системы "Град" не работают. Но как отсутствие войны? А это что, это не война, то, что мы имеем? Это глобальная ошибка. Мы воюющая страна.

Мы двенадцатый год ведем войну, не понимая масштаба происходящей трагедии – сползания всей страны в гражданскую межнациональную войну, полная ответственность за которую лежит на политике властей, давно поджигавших этот фитиль с двух сторон.

На Кавказе, развязав и проиграв войну, Кремль платит в обмен на показную покорность контрибуцию не только Кадырову, но и криминальным элитам всех других республик. На нее покупаются дворцы и золотые пистолеты, болтающиеся на ягодицах местных вождей. А деклассированные безработные молодые горцы уходят к воинам Аллаха или вытесняются с Кавказа на улицы русских городов.

А там уже выросло поколение детей тех, кто абсолютно и навсегда проиграл за двадцатилетие неудачных экономических реформ.

Телевизионные мастера культуры и властители дум разъяснили им, что во всех их бедах виноваты и хотят их расчленить "дяди в пробковых шлемах" и "преступные группировки некоренной национальности".

И сегодня уже две армии desperados, обманутых и ограбленных по сути одними и теми же людьми, брошены друг на друга.

Ментально между русской молодежью и кавказской, с детства выросшей в условиях жестокой войны, сначала чеченской, а затем общекавказской, – растущая пропасть.

Молодые москвичи проходят по городу маршем с криками "Е.... Кавказ! Е....!", а молодые горцы ведут себя на улицах русских городов демонстративно вызывающе и агрессивно. У них выработалась психология победителей. В их представлении Москва проиграла кавказскую войну.

В умах и сердцах Кавказ и Россия стремительно отделяются друг от друга. При этом ни Кремль, ни северокавказские "элиты" не готовы к формальному отделению.

Кремль все еще живет своими фантомными имперскими иллюзиями об обширных зонах привилегированных интересов далеко за пределами России, а местные царьки начиная с Кадырова не хотят отказываться от российских бюджетных трансфертов.

Не хотят отделяться и исламисты. Они мечтают о Халифате, включающем гораздо большую часть Российской Федерации.

Бесконечно подобная унизительная для России ситуация продолжаться не может. Убийство Буданова и реакция на него – красноречивое напоминание об этом.

Но простых выходов из нее не существует.

Попытка силового закрытия путинского проекта "Кадыров", как немедленно предложил профессиональный провокатор и страдалец за русский народ Жириновский, означала бы сегодня полномасштабную третью чеченскую войну, которая станет военной, политической и нравственной катастрофой России. Трижды подряд наступать на одни и те же грабли было бы полным безумием. Что понимает даже сверхупертый в чеченском вопросе Путин.

Но это не остановило бы "партию крови", которая так и не смогла смириться с потерей Чечни как зоны своего кормления и, что может быть даже еще важнее, зоны своей пьянящей власти над жизнью и смертью любого ее обитателя. Проект "Кадыров" лишил многих федеральных силовиков этих двух базовых удовольствий, превратив их в кадыровский эксклюзив, и они того за это искренне ненавидят.

Возможным союзникам в клановых внутрикремлевских разборках они называют цену своей поддержки – Кадыров.

Вот что сообщал, например, еще два года назад обычно хорошо информированный и имеющий свои источники в Кремле и Белом доме еженедельник The New Times:

Вообще глава государства обнаруживает умение договариваться с силовиками. В ФСБ, например, уверены, что в первую очередь именно окружению Медведева Рамзан Кадыров обязан и международной эскалацией дела против депутата Госдумы Адама Делимханова, обвиняемого в организации убийства Руслана Ямадаева, и возобновлением отмененного было режима контртеррористической операции в Чечне. Судя по всему, президент разделяет недоверие федеральных силовиков к чеченскому руководству.

Силовики, которым чертовски хочется еще раз поработать в Чечне, конечно, ментально ближе к Путину и его группировке, чем к кому-либо другому. Но они прекрасно понимают, что Путин никогда не пойдет на зачистку Кадырова.

Закрытие проекта "Кадыров" – это официальное признание поражения России во второй чеченской войне и объявление третьей. Это возвращение в 1999 год в гораздо худшей исходной позиции. Это полная политическая делегитимизация Путина как "спасителя отечества в 1999-м".

Наши лучшие политические публицисты от Проханова до Радзиховского одинаково убедительно и страстно объясняли нам, что дети были сожжены в Беслане, а заложники удушены в "Норд-Осте" ради величия России и торжества ее геополитических интересов. И где же тогда теперь это величие и это торжество?

Путин определенно станет одной из первых политических жертв третьей чеченской. Но не дай нам Бог избавиться от Путина такой ценой. Тем более что это не принесет нам избавления от путинизма и его корней.

В 1999-м самые отъявленные кремлевские мерзавцы (их имена хорошо известны), возглавлявшие операцию "Наследник", вступив в союз с жаждущими реванша силовиками, через поход Басаева в Дагестан, взрывы домов в Москве, Волгодонске и неудавшийся в Рязани развязали вторую чеченскую войну, чтобы привести к власти свою, как им тогда казалось, послушную марионетку. Именно они настоящие убийцы Кунгаевой, Буданова и еще десятков тысяч людей, чеченцев и русских, павших на их маленькой победоносной войне. У сладкой парочки девелоперов руки по локоть в крови.

Так почему бы десятилетие спустя этим же мушкетерам не попытаться снова повторить ту же самую комбинацию и не поставить у власти еще более управляемого (как им представляется) человека? О, разумеется, как и в прошлый раз, исключительно ради благородного дела "продолжения непопулярных либеральных реформ в России".

Как говаривал один из творцов операции "Наследник-99":

Ну и что ж, что война. Ну поубивают немножко. Всегда где-нибудь кого-нибудь убивают. Зато какой замечательный бизнес!

Политика на Северном Кавказе должна стать предметом широкой национальной дискуссии. Позволю себе в качестве одного из ее участников высказать свои посильные соображения.

Чеченской Республике необходимо настоятельно предложить полную государственную независимость со всеми правовыми последствиями для наших двухсторонних межгосударственных отношений. Слишком много ненависти пролегло за последние столетия между чеченцами и русскими, чтобы нам жить в одном государстве. (Перечитайте хотя бы классическую 17-ю главу "Хаджи-Мурата" и спросите себя, что изменилось.)

Во всех остальных северокавказских национальных республиках целесообразно провести референдумы о выходе из Российской Федерации, обеспечив равные возможности агитации как сторонникам, так и противникам выхода. Как ни парадоксально, но это единственный способ реально, а не на бумаге сохранить Северный Кавказ в составе Российской Федерации. Сегодня, как мне представляется, все эти республики проголосуют против выхода из РФ.

Тем более если новые федеральные власти внятно объяснят их народам, в какой федерации их приглашают остаться:

в той, где править ими будут не связанные общим криминальным бизнесом с Кремлем "элиты", а свободно выбранные ими представители;

в той, где будет уважаться их национальная и культурная автономия и в то же время соблюдаться общероссийские законы, а исламистское подполье будет лишено социальной базы.

После такой исторической перезагрузки отношений центра с северокавказскими республиками они смогут строиться с чистого листа на здоровой основе общих интересов, а не на той отвратительной лицемерной лжи, которая так красочно описана в ценнейшем донесении Венедиктова-Ассанжа.

Андрей Пионтковский                                                      14.06.2011 10:16

http://www.grani.ru/opinion/piontkovsky/m.189226.html

Чергова дражнилка

З листа: «Восени в Лаврі шумно відзначать 100-річчя вбивства Столипіна. Того, що проводив жорстоку антиукраїнську політику. Були закриті ряд «Просвіт» та українських газет, заборонено відзначати 50-річчя смерті Шевченка, сповідувати «ідеї відродження старої України й устрою її на національно-територіальної основі». Того Столипіна, який стратив українських селян під час Першої російської революції. І це вшанування найбільшого гонителя українства буде, боюся, проведено на державні кошти, тоді як Міністерство культури нібито не має їх на допомогу таким українським виданням, як газета «Культура і життя», журнали «Українська культура», «Театр» та ін. Мотря Мазепа».

Столипінськими краватками називали шибениці, якими він поборював бунти, столипінськими вагонами – в яких селяни, що страждали від малоземелля, з європейської частини відправлялися на вільні землі за Урал, де ставали фермерами-приватниками. У створенні цього класу була суть його реформи, вона теж називалася столипінською. «Мотря Мазепа» права: він ненавидів українство не менш, ніж єврейство. Це було політичне почуття. Обидві сили, кожна по-своєму, підточували імперію. Царизм насилу терпів його реформаторський натиск, благородні люди країни його проклинали, а старець Лев Толстой заочно стояв перед ним на колінах, благаючи не страчувати бунтівників і не гробити общину, цей затхлий колгосп, що прирікав країну на животіння.

Молода людина, ледь за 40, повний сил і туги, він знав, що йому не жити, і написав у заповіті: «Поховати там, де вб'ють». Перед тим вибух на дачі під С.-Петербургом зробив калікою його дочку. Фігура, що й казати, трагічна. Велика реформа буксувала. Община в мужицькім нутрі не здавалася. Втягнути в себе надлишок сільської робочої сили могло тільки зростаюче місто, та й те не справляється з цим і через сто років.

Річ у світі звична: герой у очах одного народу числиться лиходієм в іншого. Для українців Богдан Хмельницький – творець держави, для поляків – бунтівник і зрадник, для євреїв – погромник, «хай буде прокляте його ім'я». Сумно, коли приноситься або упускають те або інше ім'я, щоб подражнити сусіда. Буває й так, що одна сторона не збиралася нікого дратувати, а інша за помисливості вирішила, що її дражнять. Причому не завжди все залежить від влади. Зробити так, щоб Бандеру вся країна викреслила з пам'яті, не зміг би ні один уряд. Путінська ж Росія вирішила, що її продовжують зраджувати. Є народи, яким після довгих суперечок і взаємних образ вдається врешті-решт спокійно домовитися: що ж, нехай він для вас буде поганий, а для нас – хороший; це все справи давні, головне – щоб ми сьогодні не були поганими одне для одного.

«Могила Столипіна в Лаврі завжди під вінками, прикрашена. Хахли залишаються хахлами. Колоніальна тінь над нами так і висить». У нас, як бачимо, справа ускладнюється ще й тим, що є дві України.

Швидше за все, черговий скандал неминучий. Приглушити осіннє дійство можуть і Київ, і Москва, але навряд чи захочуть. Росія зайвий раз переконається, що всю Україну не повернути, хто б там не керував, а українська частина Україні – що треба тримати вухо гостро. Що і робить вже сьогодні українка, яка підписалася Мотрею Мазепою всупереч тому, що історична Мотря так і не отримала це прізвище, хоча бажала шалено.

Колись про таких діячів говорилося: суперечлива фігура, ніби бувають несуперечливі. Кумедного ними теж вистачає. Для тодішніх червоних Столипін був ворог, а для поточних – друг. Він, бачте, постраждав за імперію. Для них тепер важливо це, а не те, що був проти колгоспу – хрін з ним, з колгоспом.

Опубліковано 10 червня 2011 автором Анатолієм Стріляним

http://blog.comments.ua/?p=440
 

 Росія

Знаки внимания

Наше общественно-политическое сознание насквозь пронизано эгоцентризмом, принимающим иногда довольно болезненные формы. Плюс традиционная деревенская подозрительность. Плюс не менее традиционная стародевическая обидчивость. Не потому ли разные события в мире, не имеющие, казалось бы, ровным счетом никакого отношения к российским делам, принимаются здесь исключительно на свой счет. Вроде того, как амбициозный, но при этом крайне неуверенный в себе человек нервно озирается, расслышав в гуле толпы слово "дурак".

Поэтому в мире, как вы, возможно, заметили, постоянно происходят различные антироссийские события.

Вот, допустим, в одной из стран бывшей советской империи заведут разговор о запрете коммунистической, а также нацистской символики. Это, чтобы вы знали, антироссийская акция. Ну, а какая еще – не антигерманская же!

Или, например, в другой стране примут закон о люстрации бывших советских функционеров и чекистов. Это все против России. А вы как думали?

Или в совсем далекой стране шарахнут ракетой по дворцу маньяка с опереточным обликом, но с совсем не опереточной манерой пострелять с вертолета в живых людей, посмевших продемонстрировать недостаточно восторженные чувства по отношению к слишком уж долгому сидению на их шее заполошного ублюдка.

Это против России, если вы еще не поняли. Типа – сказка ложь, да в ней намек.

Или, скажем, в одной балканской стране выковыряют из-под прелой соломы какого-нибудь очередного Гнидко Вшивича, очередного национально ориентированного живодера – бескомпромиссного борца за святое дело этнической стерильности. Да и поведут его под белые по локоть руки в город Гаагу для его личного участия в процессе публичной юридической квалификации его же пламенной деятельности.

Не преступление ли это против человечности? Не надругательство ли над национальным достоинством народа, позорно купившегося на сладкие посулы бесстыжей и бездуховной еврозоны, вместо того чтобы до последнего патрона и последнего куска хлеба отстаивать величие имени сербского?

И, конечно же, все это против России. Потому что это удар по традиционной нашей заскорузлой всемирной отзывчивости, выражающейся, как правило, в снайперски точном выборе всей, какая только водится на планете, мировой швали в качестве объектов любви и сочувствия.

А на кого, как вы думаете, направлены натовские ракеты? Для того они, чтобы в случае чего какой-нибудь полоумный аятолла не вздумал поиграть со спичками? Ха! Не будьте лохами, пацаны. Россия их цель. Только она. И ее ресурсы, конечно же. Ну и духовность, само собой.

Антироссийские вылазки не прекращаются. Потому что Россия – кость в горле. Потому что только она одна стоит на пути окончательного закабаления народов заокеанской закулисой, хищными ястребами Пентагона и алчными воротилами Уолл-стрита.

Но это, так сказать, на уровне сознания. Даже не сознания – риторики. На уровне же подсознания дело, мне кажется, в том, что они, то есть те, кто любые мировые события связывает с тем или иным отношением к ним, сами-то про себя отлично знают, кто они такие и что они такое. А потому и любое ассенизационное мероприятие в любой точке планеты совершенно искренне воспринимается как направленное непосредственно против них. А поскольку они еще и уверены, что они и Россия – это синонимы, то, конечно же, указанные мероприятия носят исключительно антироссийский характер.

Почему здесь столь нервозно реагируют на разговоры о том, что коммунистическая идеология родственна фашистской? Почему возникает столь истерическая реакция на попытки бывших окраин бывшей империи изжить советский морок? Откуда такая пламенная страсть по поводу судьбы памятников, монументов, знаков, портретов, флажков, названий улиц? Почему все то, что в годы советской власти маркировалось как антисоветское, стало восприниматься как антироссийское?

Почему когда кто-то где-то воспринимает нынешнюю Россию как духовную наследницу колхоза имени Сталина, это вызывает такую нервную реакцию? Если вы, господа-товарищи, и сами считаете так же (а ряд высказываний и поступков некоторых видных политических и государственных деятелей это вполне подтверждает), то чего же обижаться. Это же вроде как хорошо. Вроде как правильно. Держим, мол, не роняем знамя дедов-охранников. Или вы так не считаете и уверены, что Россия давно уже избавилась от коммунистической утопии и отважно присоединилась к семье цивилизованных народов? Тогда тем более – зачем обижаться на дураков? Вот если бы, допустим, англичан кто-нибудь заподозрил в массовой приверженности коммунистическим или национал-социалистическим идеям – как бы среагировал на это среднестатистический англичанин? Правильно: он бы улыбнулся и пожал плечами.

Почему все это? Россия ведь уже вроде как другая страна. Она ведь вроде как уже не СССР. Она уже как бы имеет цивилизованную конституцию. Политическая система уже вроде как не однопартийная. Вроде как имеются в ассортименте различные права и свободы, такие же, как "у них", а то и лучше. Вроде бы рынок и частное предпринимательство. Или это все толстый слой косметики, под которой таится дряблый морщинистый совок? Я, заметьте, всего лишь спрашиваю, хотя ответ мне более или менее известен.

Есть, мне кажется, и еще один мотив этой повышенной мнительности. Очень, надо сказать, грустный мотив. В разное время к России в мире было разное отношение: ее боялись, ее пытались разгадать, ею восхищались, ее ненавидели, ею интересовались. По-разному было.

В наши дни усилиями дорвавшихся до власти унылых ничтожеств Россия стала для мира удручающе неинтересной страной – скучной, безнадежно провинциальной и к тому же не очень полезной для здоровья. Страной, загнавшей саму себя – вроде как в свое время реку Неглинку – в нефтегазовую трубу. И очень скоро может случиться так, что лишь через эту трубу и будет осуществляться зыбкая связь страны с миром.

Если внутри страны и попадаются отдельные особи, искренне верящие, что Путин дал народам России письменность, научил их пользоваться спичками, Интернетом и унитазным ежиком, то во взрослом мире он как был, так и остается мелким дрезденским сексотом без облика и склада, которого Россия, как это ни печально, оказалась достойна.

Как тут не ловить повсюду мнимые знаки внимания? Как тут избежать соблазна принимать все происходящее в мире на свой счет? Ну, хотя бы и со знаком минус. Ну, хотя бы как.

Лев Рубинштейн                                                08.06.2011 13:37

http://www.grani.ru/Culture/essay/rubinstein/m.189101.html

 

Увага! Імперський голос!

Спешите, еще можно услышать на "Эхе Москвы" таких динозавров с замечательно имперскими рогами/мозгами:

- Алексей Венедиктов (карбюратор проекта, спец по системному хамству в адрес нероссийских политиков и чиновников совершенно в тоне своего кремлевского пахана);
http://www.grani.ru/opinion/piontkovsky/m.189030.html
http://echo.msk.ru/ua/blog/781256-echo.phtml
http://www.echo.msk.ru/programs/svoi-glaza/781401-echo/

- Матвей Ганапольский ("парикмахер из Москвы на свадьбе у дяди-мужика в деревне; всегда на подхвате, лянсье пляшет": изумительны его хамские замечания в гостях у армян, например, по поводу отсутствия русскоязычных надписей в Ереване и т.д.);
http://www.echo.msk.ru/blog/ganapolsky/
http://news.am/rus/news/32846.html

- Евгения Альбац (комиссарша по натуре, но пыльный шлем одевает редко, маузер прячет, а чекистскую лексику подает в виде неприродной смеси "право-" и "русско-защитности"; пару тезисов выучила твердо настолько, что  сводя к ним любую тему дискуссии, легко доказывает, тем самым, свою правоту; русскую культуру обычно утверждает зычным аргументом "чушь собачья", от  матюков пока воздерживается);

http://pik.tv/ru/news/story/aillarionov-i-ealbac-v-priamom-efire-na-pik

- Дмитрий Быков ("совершенный (?) дурак со всей ученостью своей", хоть с большой сноровкой тачает иногда неплохие стихи, но к сожалению, то и дело берется  судить "выше сапога").
http://www.echo.msk.ru/guests/13449/
http://www.echo.msk.ru/programs/personalno/779815-echo/

Такой себе "Вольер Юрского периода", спечённый из хамоватой местечковой диаспоры талантами недоучившихся школьных учителей, референтов в штатском и логикой их взаимодействия. Слегка маскируют усвоенную "хамскую имперскую отрыжку по отношению к бывшим братьям" по СНГ, нарочито показной твердолобостью "защитничков" русского языка (и, конечно же, соответствующей культуры). Любят представлять себя "последним русским бастионом" в "смутном времени".

Не охолонули

Опубліковано 20 травня 2011 автором Анатолієм Стріляним

За Мазепою налічуються справи, які до того бентежать якихось його прихильників, що вони моляться: «Боже, зроби так, щоб того, що було, не було». Але хіба все, що він робив, не виправдовувалося метою? Метою була незалежність країни. Заради таких звершень завжди вживаються будь-які засоби, включаючи брудніше: війну. Якби для діячів на кшталт Мазепи мета не виправдовувала засоби, сьогодні не було б незалежних країн. Всіма керувала б яка-небудь одна, і це не були б США – адже не було б і їх, що виникли з бунту проти законного лондонського уряду. Не було б і Росії, створеної підступністю московського улусу Золотої Орди.

Є цілі книги, де про Мазепу сказано все, крім того, чого він, власне, хотів. Хіба що побіжно помітять, що він прагнув вольностей і привілеїв собі замість блага – Росії. І всякий зрозуміє, що Мазепа та його оточення – це був уряд України, і що мова, отже, йшла про свободу їхньої держави?

Сиджу на уроці історії в сільській школі. Мазепа, говорить Марівана (з «щірих» «регіоналок»), був негідник з негідників, тому що хотів завжди залишатися з переможцем, від чого і переметнувся до шведа, вирішивши, що той підпорядкує собі Москву.

«Дозвольте, – чую загробний голос гетьмана. – Переможена Росія випустила б з рук Україну, чи не так? Україна стала б трофеєм шведа. І що, існувати на правах трофею їй було б краще, ніж на правах шведського союзника, нехай і молодшого?».

Він, продовжує історичка, був не проти повернути Україну Польщі. «Так, – відповідає він. – Головне було – відвести Україну з Росії. У складі Росії у неї шансів не було. А в складі Польщі були. Внутрішньо поляк був слабкіший за Росію. Польщу роздирала міжусобиця. Ми б її посилили. Потім, знайшовши момент, сказали б «гуд-бай», як колись Богдан».

«Вдумайтесь, діти! – Закликає вчителька. – Незадовго до Полтавської битви цей негідник був готовий захопити Карла і видати Петру в обмін на свої привілеї і під гарантії західних держав! ». – «Було, – посміхається Мазепа розчервонілій молодиці. – Заради української вольності і під надійні гарантії я б видав не тільки Карла Петру, а власну християнську душу – дияволу ». – «Ви змінили Петру в найтяжчу для нього хвилину! – Палає Марівана. – Ви прорахувалися, але ж у росіян дійсно все висіло на волосині ». – «Так, красуня. А що, треба було підняти прапор вольності у час піку їх могутності? ».

 «Запишіть, діти! – Не здається «регіоналка». – Петро напружував останні сили для збереження Росії. Її тіснили звідусіль. Питання стояло так: бути чи не бути? І в цей момент гетьман України . . . ». Мазепа: «Так, хлопці, так, любі мої нащадки, саме в цей момент! У відношенні України питання теж стояло так: бути чи не бути. Росія до того часу фактично скасувала нашу незалежність. Повне розчинення України в Росії було справою часу. У Петра був свій інтерес, великий і законний. У мене був свій – теж великий і законний. Ось російський поет потім і вклав в мої вуста святі слова: «І Петро, і я – ми обидва маємо рацію».

Урок закінчено. Діти так і не засвоїли головного. Росія не могла продовжувати українські вольності, а Україна не могла здати їх без бою. Це і є правда. Що заважає помістити її в російські та українські підручники, назвати цю сторінку трагедією і заспокоїтися?

Заважає триваюча Полтавська битва . . . В усякому разі, сторони ще не охололи від неї. Крапка буде поставлена, коли Марівана, проходячи пушкінську «Полтаву», повідомить своїм старшокласникам, що з донькою Кочубея у Мазепи нічого не було. «Відмовившись від закоханої в нього дівчини, гетьман, діти, залишив нам приклад хорошої поведінки».

http://blog.comments.ua/?p=397

ПАРОЛЬ КОЛИШНІЙ

МАРГАРИТА ХЕМЛІН, ОДНА З НАЙБІЛЬШИХ СУЧАСНИХ ПРОЗАЇКІВ РОСІЇ, ЯКОСЬ ПОМІТИЛА, ЩО УКРАЇНСЬКА МОВА Є ПОВНОЦІННОЮ ДІЙОВОЮ ОСОБОЮ УКРАЇНСЬКОЇ ІСТОРІЇ

Справді, важко навести інший такий самий сильний приклад того, як мова сама по собі виявляється доленосним паролем для мільйонів звичайних людей в їхніх періодичних поривах до національно-державного самоствердження. Для англійців, скажімо, їхня мова – просто інструмент, засіб спілкування, життя, щось на зразок повітря. Те ж і для росіян. Говорити по-російськи задля виклику рідному, нехай і ненависному, уряду їм не доводилося.

М. Хемлін закінчувала славнозвісний Московський літературний інститут ім. Горького по класу російсько-українського перекладу. Українську мову в її групі викладав Іван Федорович Мовчан, людина виняткової скромності і високої культури (було в совку і таке). Одного разу він розповів студентам про свою зустріч з Рильським. Мовчан впізнав його в натовпі, що рухався від Мисливського ряду вгору до Пушкінської площі. Живий класик був напідпитку. «Куди прямуєте, Максиме Тадейовічу? ». – «До Пушкіна, – відповів Рильський, і додав з лукавою смиренністю. – Далі Пушкіна Рильський НЕ піде ».

У 1936 році з'явився його переклад «Євгенія Онєгіна».

Мій дядько чесний без догани,

Коли не жартом занеміг,

Небожа змусив до пошани

І краще вигадать не міг...

Переклади цього роду називають конгеніальним – такими точними, якими їх робить не тільки майстерність, але й спорідненість душ автора та перекладача. Перевірено: читаючи переклад Рильського, люди плачуть від захоплення, розчулення, від чогось такого, що не можуть пояснити.

Я вам пишу – чи не доволі?

Що можу вам іще сказать?

Тепер, я знаю, в вашій волі

Мене презирством покарать.

Робота над цим перекладом почалася десь після другого перебування Рильського за ґратами як ворога народу. Жити хотілося не тільки автору, а й мові, і важко сказати, кому більше, і жити не тільки звичайним, але й вищим життям. А як жити, якщо не дають?! Тут відповідь, яку можна почути і зараз на здивування в Москві і Донецьку (а втім, саме зараз, і саме в Москві і Донецьку…): навіщо перекладати те, що кожен грамотний читач розуміє без перекладу?

Можна припустити і важливе супутнє спонукання поета. Показати собі і людям: я, Максим Рильський, 1895 р. н., українець, із дворян, притягувався, але залишений у живих і на волі, можу все, навіть це!

Я знаю все: образить вас

Моя печальна таємниця.

Яким презирством загориться

Ваш погляд, гордий повсякчас!

До зовсім недавнього часу здавалося, що українській мові більше не доведеться ставати дійовою особою в драмі історичного життя України, що поновилося. Він, думалося, буде (за Сталіним) своєрідним засобом виробництва, а не паролем учасників національного і політичного спротиву, все нових і нових жертв режиму. Але сталося те, що сталося. Суспільно-політичне життя в Україні буде все менш схожим на те, що ми бачимо в інших частинах колишнього Радянського Союзу. Її будуть все більш наочно визначити дві обставини. Перше: рішучість правителів покінчити нарешті з українством. Друге: рішучість українства вціліти. Українська мова до того ж стала мовою демократії, прав людини, європейськості, неприйняття азіопства, путінізму тощо – і це при тому, що український націоналізм від початку не був демократичною ідеологією. Звідси – наростаюче взаємне озлоблення сторін.

Боротьба, природно, завершиться чиєюсь перемогою, але чого не слід чекати від переможця, так це настільки знайомої нам доброти.

Я вас люблю (пощо таїти?),

Та з ким я стала до вінця –

Зостанусь вірна до кінця.

АНАТОЛІЙ СТРІЛЯНИЙ                                                                                                25.02.2011

http://gazeta.comments.ua/?krit=1298621622